- А если да?
Ему не хотелось говорить. Он пытался решить пока неразрешимую для себя задачу: зачем Зульфии надо встретиться с американцем? И еще более загадочную: к чему это американцу?
Из-за плеча певицы Гаджи видел туалетный столик перед зеркалом, на котором лежала массивная пудреница.
Он опять пристально, посмотрел на эту пудреницу. В глазах появились дьяволинки. Гаджи начал дурачиться. Взял карандаш, которым Зульфия подводила брови, и нарисовал себе усики.
- Идет?
- Перестань строить из себя шута. - Зульфия засмеялась. Озорство Гаджи передалось и ей. - Правда, жаль, что мне надо уходить?
Гаджи кивнул. Он затянул галстук, взял пиджак. Они вместе подошли к двери.
- Ты, кажется, забыла пудреницу, - заметил Гаджи.
- С тобой забудешь и голову.
Она вернулась за пудреницей, положила ее в сумочку.
Вниз они спускались в лифте.
- Я приеду к десяти. Дождись меня и постарайся выпроводить гостей, сказал Гаджи.
- Они наверняка выпроводятся раньше.
Зульфия направилась к стеклянной парадной двери. Гаджи вышел во внутренний дворик. Отсюда вел путь на соседнюю улицу.
60
Была ночь.
Машина подъехала к отелю. Гаджи хлопнул дверцей и, не оборачиваясь, направился в вестибюль.
Почти бегом поднялся по лестнице. Долго возился с дверным замком. В номере было неуютно Гаджи зажег свет, задернул штору. Включил радио. Из приемника донеслось: '...передачу из Америки... Наша сегодняшняя передача посвящена результатам боевых действий союзнических войск за истекший месяц'.
Гаджи решил не слушать, зажал звук регулятором.
Осторожно достал из кармана пудреницу Зульфии. Открыл крышку: зеркальце, тампон. Нажал еще какой-то запор. Под второй крышкой - кассеты величиной с наручные часы. Пудреница зарокотала голосом автомобильного сигнала.
Гаджи представил, как все происходило.
Зульфия за рулем машины.
На заднем сиденье - американец и Вильке.
- О делах за стаканом вина, полковник, - говорит Вильке.
- Ол райт, - отвечает Томсон.
Теперь они едут молча. Посматривают друг на друга.
Крутятся крохотные диски магнитофона-пудреницы. Зульфия и Томсон с Вильке входят в таверну. Официант ведет их к столику. Сильным ударом ноги Вильке опрокидывает столик.
- Ищете уши Кальтенбруннера? - смеется Томсон.
Официант поднимает столик.
- Ол райт, - говорит Томсон. - Я тоже не люблю выступать перед микрофоном.
Вильке смотрит на Зульфию.
- Оставь нас на несколько минут.
Она идет на эстраду.
На краю столика - ее сумочка.
- Мы не будем играть - как это? - ага, в кошки-мышки, - говорит Томсон.
- Я весь внимание, - отвечает Вильке.
- Но один вопрос в преддверии нашей беседы. Почему, Вильке, вы идете на эту сделку?
- Русские танки в Германии. Они в трехстах километрах от Берлина. Я реалист. Мне удобнее иметь пятьсот тысяч долларов в кармане, чем рассчитывать на миф о сверхсекретном оружии фюрера. Я кадровый офицер. И хорошо информированный. Умею различать то, что стреляет, от бумажек, на которых нарисовано нечто долженствующее стрелять. И потом я слишком много занимался Россией, чтобы поверить в чью-то способность остановить русских. Третьего рейха уже нет... Томсон, заплатите откровенностью за откровенность. А на кой черт вам это нужно?
- Вы педант, Вильке, как и все немцы. А мы - бизнесмены. Мы умеем рисковать, вкладывая капитал. Это будет неплохой бизнес. Я в это верю. Разговор один: кладете на стол списки вашей агентуры в России. Проверенные. Точные. И без - как это? - ага, без дураков.
- Взамен? - спрашивает Вильке.
- Ранчо в Южной Америке. Пятьсот тысяч, которые вы просите. Кажется, ол райт?
- Какие гарантии?
- Мое слово и чек.
Медленно вертятся крошечные магнитофонные кассеты. Гаджи стоит, облокотясь на еле-еле звучащий приемник. Не глядя, нащупывает ручку, хочет его выключить, но случайно поворачивает регулятор в другую сторону. В комнату врывается голос из эфира. 'У нас общий враг - имя ему фашизм'.
Гаджи смотрит на светящуюся шкалу приемника, затем на магнитофонные кассеты. Томсон продолжает.
- Мое слово и чек. Потому что у нас с вами общий враг, коммунизм. Мы делаем одно дело, Вильке. Но вы оказались слабаками. Мы выручим вас. Мы не допустим, чтобы владычествовала бредовая идея равноправия. Наша общая цель, Вильке, уничтожить...
Голос Томсона и голос в приемнике прозвучали почти одновременно.
Диктор: '...фашизм'.
Томсон: '...коммунизм'.
Гаджи замер. Его широко открытые глаза смотрят в одну точку. Гнев, великий и справедливый, закипает в нем.
Из приемника уже льются звуки фокстрота.
Гаджи выключает его.
А магнитофонные кассеты продолжают свой бег по кругу.
Диктует Томсон:
- И не всякая шваль. Мне нужны люди, которые не боятся ничего на свете. Больше всего они должны любить деньги. Других мне не надо.
- К чему прописные истины? - обижается Вильке. - Мы отлично понимаем что к чему.
- Ол райт!
- Меня интересует техника передачи списков.
- Можете выбрать любой способ.
Магнитофон замолчал.
61
Гаджи подошел к телефону, снял трубку, долго держал ее в руке. Все-таки набрал номер.
- Доброй ночи. Мне необходимо вас видеть.
- Вас плохо слышно.
- Но откладывать нельзя ни на день, - он сказал это и положил трубку на рычаг.
- Наверное, неправильно соединили, - сказала Анна Мария, отодвинув от себя телефон.
- Абсолютно правильно, - ответил Фрикке. - Как жаль, что улетел фон Боргман. Он бы с тобой поговорил по душам. Впрочем, ты еще будешь иметь это удовольствие. Я решил отправить тебя в Берлин.
- Не понимаю?
- Зачем строишь из себя дурочку? Почему ты тайком от меня входишь в контакт с Вильке? Хватит водить меня за нос. Помни, ваш Канарис закончил в петле.
- Ты болван, Фрикке, и у тебя мания предательства.
- Зачем ты встречаешься с человеком, которого сбила машина?
- Я сказала, что ты болван. Добавить нечего, к сожалению.
Анна Мария подошла к окну. Улица, освещенная огнями реклам, была пустынной. Она смотрела на улицу, словно прощаясь с ней навсегда - оставалось слишком мало шансов. Но в то же время вряд ли
