убежденность другу. Но Герцен сопротивлялся.
***
Еще в феврале Герцен послал Огареву набросок статьи 'Между старичками'. Начиналась работа над последним крупным произведением Герцена - циклом писем 'К старому товарищу'. Огарев, как обычно, возвратил статью со своими замечаниями: '...твою статью вчера... уже прочел и сегодня перечитывал. В ней чрезвычайно много хорошего; но я с ней не могу (пока) согласиться, как и с неопределенностью Бак(унина). Главное, я тебе одно замечу, что вооруженное восстание обуславливается существующим войском, которое до сделки никогда не допустит'.
В апреле прежний спор по поводу листовки продолжался.
Герцен - Огареву
18 апреля. ...Конечно, я не согласен на подписи, - но если вы не дождались и напечатали, - нечего делать, т.е. если разослали, а нет перепечатать за мой счет. (Собр. соч. Т. ХХХ, 90.)
Огарев - Герцену
19 апреля. ...я сделал глупость, телеграфируя... пользуюсь твоим... так и быть, потому что вижу в этом необходимость поднятия молодых сил... Третье поколение верит в успех самопожертвования и всякую беду считает успехом...7
'...Всякую беду считает успехом...' Отсюда и росло 'чем хуже, тем лучше...'.
Герцен так не считал. Хуже-то людям. Во имя их счастья революционеры первых призывов хотели, чтобы было лучше. Верили в это.
'Это хотя и неистинно, - продолжает Огарев, - но благородно - и потому - черт знает - пожалуй и правда...2 Но одно необходимо - это быть с тобою в одном городе. Иначе становится невозможно: скучно и грустно и некому руку подать'.
Герцен - Огареву
20 апреля. С болезненным нетерпением жду, чем кончится вся багара. Мне очень больно, что я чуть ли не в первый раз не только не согласен с тобой это бывало, - но не уступаю - или уступаю, только если нельзя поправить... Я вовсе не прочь идеи 'письма к молодежи' - а против твоего письма. Оно бедно и cassant. Меня все это совершенно подавливает mauvais humeur'ом. (Собр. соч. Т. XXX, 90.)
Герцен - Огареву
21 апреля. Ну, тучу разогнал. Благодарю, и не за себя одного, а и за тебя. Да неужели ты и поднесь не раскусил, что писать этим тоном нельзя было воззвания с подписями... И, если ты видел, что воззвание необходимо, отчего ты не написал его сильной и благородной кистью? Ведь и Нечаева воззвание ни к черту не годится... Тхоржевский привез мне 'За пять лет' вот наш язык и вот было знамя, во имя которого мы могли побеждать. Этот Anshlag, этот тон надобно снова отыскать. (Собр. соч. Т. XXX, 91.)
Сопротивление давалось Герцену с трудом. Борьба шла не только с Огаревым, но и с самим собой.
Грановский еще в молодости заметил: 'Ты стоишь одиноко...' Герцен и стремился к одиночеству, и боялся его, страдал от него. Особенно в годы между смертью первой жены и возникновением 'Колокола'. И теперь, в конце. Считал, что 'жил на площади'3.
Среда нужна почти каждому человеку. Герцену, общественному деятелю и художнику, каким был он, с его словом, приближающимся к устному, с его диалогичностью, среда - условие, без которого нет ни деятельности, ни творчества. Ему необходимы были сторонники, противники, собеседники, читатели.
Без отклика он задыхался. Еще и потому так боялся Герцен маленьких городков и маленьких кружков, 'вредящих глазомеру', потому хотел жить в Лондоне, в Париже, туда же звал детей.
Он испытал несколько распадов среды. О конце московского кружка он написал в первой части 'Былого и дум'. Разлад со своими, пожалуй, в большей мере толкнул его в эмиграцию, чем жажда вдохнуть Запад, чем болезнь жены.
В Париже возникло зыбкое сообщество участников и болельщиков европейских революций сорок восьмого года. И раскололось тем мучительнее для Герцена, что совпало и в лицах с семейной драмой.
В 1857-1863 годах образовалась самая, пожалуй, важная среда корреспонденты, читатели, агенты, помощники 'Колокола'.
***
Девиз 'Колокола' - Зову живых! - не просто риторика. Звал и дозвался. Живые появились. Нашли Герцена. Окружили его - вопреки тому, что подчас между ними лежали огромные пространства.
После 1863 года начал распадаться и этот круг. Шла новая волна. Сближаться с новыми людьми все труднее, даже необыкновенно общительному Герцену. Последней драматической попыткой найти отклик стали отношения с молодой эмиграцией.
Нечаев заключил длинную череду 'новых людей', тех, с кем стремились найти общий язык Герцен и Огарев. 'Молодых штурманов будущей бури' Герцен видел такими:
...Военное нетерпеливое отвращение от долгого обсуживания и критики, несколько изысканное пренебрежение ко всем умственным роскошам, в числе которых на первом плане ставилось искусство... сложного, запутанного процесса уравновешивания идеала с существующим они не брали в расчет, и, само собой разумеется, свои мнения и воззрения принимали за воззрения и мнения целой России.
Это отрешенная от обыкновенных форм общежительства личность была полна своих наследственных недугов и уродств. Нагота не скрыла, а раскрыла, кто они...
Для полной свободы им надо было забыть свое освобождение и то, из чего освободились, бросить привычки среды, из которой выросли. Пока это не сделано, мы невольно узнаем переднюю, казарму, канцелярию и семинарию по каждому их движению и по каждому слову...
Для молодых эмигрантов искусство - 'умственная роскошь'. Герцен же писал М.Мейзенбург 12 сентября 1857 года:
Артистический эпикуреизм - единственная гавань, единственная 'молитва', которую мы имеем для успокоения'. (Собр. соч. Т. XXVI, 119-120.)
Молодые хотели вместе с ним издавать 'Колокол'. Он полагал, что надо не только хотеть, но и уметь.
Герцен - Огареву
4 января 1865 г. Мне с ними ужасно скучно - все так узко, ячно, лично и ни одного интереса, ни научного, ни в самом деле политического - никто ничему не учится, ничего не читает... (Собр. соч. Т. XXVIII, 9.)
Герцен - Огареву
8 января 1865 г. У них нет ни связей, ни таланта, ни образования... им хочется играть роль и им хочется нас употребить пьедесталом... Ты знаешь, у меня никогда не лежало к ним сердце - у меня есть свое чутье. (Собр. соч. Т. XXVIII, 10.)
И у молодых было 'свое чутье'. И у них были претензии.
Из воспоминаний Л.Мечникова
Герцен, основываясь главным образом на том, что 'Колокол' есть литературное дело, а из молодых эмигрантов мало кто доказал свои способности к литературе, не соглашался выпускать дело из своих рук.
Н.И.Утин - Герцену.
...вам пора перестать отвергать с пренебрежением юношей... наоборот, вы должны употребить все силы, чтобы извлечь пользу для вашего органа из каждого из нас...8
Н.Николадзе - Герцену
Для того, чтобы это поколение было удовлетворено вами, необходимо, чтобы все ваши силы, не тратясь в отдельных проблесках без связи и единства, соединились в одно стройное целое и стали постоянным маяком, освещающим дорогу не более или менее блистательным мерцанием, а равномерным светом2.
А Герцен ни с кем не хотел сливаться в 'стройное целое', не хотел светить 'равномерным светом', - да и не мог бы, если б и захотел.
Ю.Стеклов, один из молодых людей XX века, подобных Утину и Николадзе, применяя мерки и терминологию социал-демократической эмиграции, утверждал, что 'наладить издание 'Колокола ' совместно с молодой эмиграцией Герцену не удалось, т.к. при коллективной редакции он боялся лишиться своей руководящей роли'9.
Герцену не было чуждо ни честолюбие, ни тщеславие. Но он чурался 'руководящей роли', инстинктивно сторонясь всего, что хоть отдаленно напоминало армию или партию. Единственный человек, с которым он мог работать вместе, - Огарев. Уже сотрудничество Бакунина в 'Колоколе' с 1862 года не столько помогало,
