алой крови.
Самое страшное было в том, что ни одного, самого крошечного, клочка мяса мы не нашли потом в ржавом песке красной пустыни. Не менее страшным оказалось другое: 'кроликов' было, пожалуй, меньше, чем жертв. Просто они оказались так тошнотворно проворны и прожорливы, что у них ни одной крохи даром, как говорится, не пропало.
Теперь главное.
Тингли, как уже известно, выпрыгнул первым и сразу бросился в самую гущу. Борьбы, собственно, не было. 'Кролики' рвали несчастных коричневых увальней в полном молчании, а те время от времени тяжело и негромко вздыхали-будто коров доят. Вот и все их сопротивление.
Тингли бил 'кроликов' рукояткой ультразвукового пистолета по головам, между ушей; он быстро обнаружил, что торчащая там острая шишка 'ахиллесова пята' хищников. От удара они падали навзничь, продолжая мелко и быстро щелкать частыми, как ресницы, зубами, но нападать больше не пытались, хотя, как видите, и не подыхали.
...Довольно об этих тварях-и о тех, кто пожирал, и о тех, кого пожирали. Право, они стоили друг друга. Теперь-о людях.
Я люблю людей, хотя стараюсь, чтобы они поменьще об этом знали. Может быть, последнее сыграло свою роль и во всей нашей короткой, прекрасной и печальной истории с Селью.
Хватит, впрочем, и об этом тоже.
Вслед за Тингли Челлом выпрыгнула из ракеты милая и беспомощная. Кора Ирви-как раз в то мгновение, когда две 'пираньи' (Вельд их точно, как всегда, назвал) нацелились на практиканта. Она попыталась заслонить собою Тингли, но тут подоспели Ронг и 'космический мусорщик'...
Ультразвуковой пистолет, невесть каким чудом оказавшийся в руках Челла, так ни разу и не выстрелил: практикант использовал его лишь в качестве короткой дубинки или кастета.
Вот, пожалуй, и все.
Остатки пираний бежали, а от коричневых увальней остались только дочиста обглоданные скелеты. И красный, немного краснее обычного, песок под ногами. И тот же металлический тихий хруст, когда мы ходили убирать скелеты 'телят' и легкие, но даже в смерти своей злобные тушки 'пираний' подальше от глаз Коры Ирви. И-мечущийся в самой тяжкой из скорбей - скорби неисправимо оскорбленного самолюбия и безысходного стыда - Рустинг, так и не сумевший, поcлe первого ужаса, выйти из ракеты. И - Тингли Челл, с гордостью, но не без юмора позволявший трепетно-сосредоточенной Коре Ирви перевязывать его ободранное зубами 'пираньи' плечо. И Вельд, сказавший по обыкновению ясно, громко и нелицеприятно:
- Ты, оказывается, человек, Тингли...
А мгновенную мою 'потерю сознания' он квалифицировал так же просто:
- Не печалься, Горт. Ты ведь-Художник,
Больше я Эрга не видел,
КРИСТАЛЛ ШЕСТОЙ. ХЛЕВ НАСУЩНЫЙ
Мы шли долго, и кругом была все та же ржавая пустыня. Где-то на горизонте толпились холмы. Мы перешли через них. А там, дальше, опять открылся горизонт, были тоже холмы, и больше не было следов ни коричневых увальней, ни 'пираний'.
Мы - это были Дин Горт, Сон Вельд и я. Мы вновь шли за водой. В ракете остались Кора Ирви, Тингли Челл,-поскольку его ободрали 'пираньи',-и Рустинг, этот по-своему великий мученик, боявшийся всего на свете и в то же время готовый ради Коры Ирви на подвиг, - хотя он так и не успел тогда выскочить из корабля.
Мы шли. Сон Вельд сказал, как всегда спокойно и медленно, как всегда ровно:
- Кажется, я ошибся. Кажется, здесь все же бывают бури.
Мы пришли к поляне, где когда-то были черные цветы (они в самом деле там были, только, как мне сказал Дин Горт, теперь-невидимые).
Но я увидел их.
Один из них... а потом и второй, и третий... Они словно смотрели на нас и были все такие же черные с изумрудной сердцевиной в радиальных черных лепестках, и казалось, что эти зеленые глаза смотрят на нас - смотрят жадно, тихо и с ожиданием.
Я не досчитался двух 'цветков'.
Пришла Сель. И опять я не мог коснуться ее руки.
И опять мы шли. Только на этот раз песок не скрипел под ботинками. А она, как всегда, полулетела и было на ней то же глупое, на мой взгляд, белое платье, совсем никчемное здесь, среди этой поганой ржавчины.
Я спросил:
- Что, Сель, так и нужно?
Она сказала:
- Наверно... Просто я иначе не умеЮ.
Тогда я сказал еще:
- Ты его любишь?
Сель сказала:
- Нет... Просто иначе не могу.
- Но почему?-почти злобно спросил я.-Если не любишь, то-зачем? Он что-больше меня?
Сель улыбнулась, и в этой улыбке была жалкость.
И не оговорился: не жалoсть, а жалкость.
У Сели стали те же милые, смешные глаза, как тогда, когда мы с ней просто ходили, и она сказала (я знаю, что она очень честно сказала);
- Я не знаю, что больше, что меньше... Ты понимаешь, Ропг, я просто его люблю... И, честное слово, я в этом не виновата. Ты понимаешь, Ронг: ты и молод, ты и чист, и красив, и глуп-настолько, насколько это может мне нравиться... Но что мне делать? Он сложен и, наверно, я никогда его не пойму. Но мне некуда деться... Ты ведь Ронг Третий!.. А Третий-счастливое число... Видишь ли, Ропг, я почему-то уверена, что ты с этим справишься... Вам будет трудно здесь, но ты справишься! Прощай, Ронг!
Дин Горт тронул меня за плечо и спросил-тихо и, может быть, даже сочувственно:
- У вас... то же?
Потом началась буря.
Сон Вельд сказал:
- Вот видите, я же говорил, что это, кажется, тихая планета.
Мы спрятались на дне того колодца, откуда носили воду; Там было почти сухо. Мы сидели и молчали. Мы просидели так трое суток. Иногда Сон Вельд набирал в ладони воду.
Мы ее пили.
Потом буря прошла, а в колодце собралась вода.
Дин Горт рассмеялся:
- Теперь-пора домой.
Мы наполнили бак. Сначала поднялся Дин Горт. Он поочередно подал нам руку.
Мы шли, увязая в песке, и эта красная гадость опять противно, металлически скрипела у нас под ногами.
Мы пришли к кораблю.
Кора Ирви лежала, и трудно было понять, что больше в ней улыбается запекшиеся губы или седая прядь в черных волосах. Рустинг сидел в углу, ощетинившись, и у него было разбито лицо; А Тингли выпрыгнул нам навстречу и крикнул бодро и громко:
- Вы принесли воду?
По-моему, Сон Вельд поступил жестоко: он очень четко и точно ударил его кулаком по пояснице. Тингли опрокинулся навзничь, но вскочил быстро: Почему?!
Вельд не ответил. Он поднялся в корабль, подошел к Ирви и тихо поцеловал ее седую прядь:
- Не нужно было...
- Он был очень похож...
А потом вошел я. Я бил Тингли не так, чтобы его убить. И все-таки была секунда, когда мои руки
