со мной, длится не первый год. Так вы способны меня выслушать?
- Хорошо. Я слушаю.
- Вы когда-нибудь задумывались, Бег Третий, что такое Практикант Общества? Я не спрашиваю, знаете ли вы о правах, обязанностях и прочем, составляющем сущность этой социальной категории. Представляете ли вы, каково ощущать себя в названной роли - и не месяц, не два, не год, а на протяжении лет?
- Насколько мне известно, - осторожно произнес я, - категория Практиканта присваивается далеко не каждому, для этого надо выделяться из общей массы граждан, надо...
- Разумеется! - прервал он меня. - Разумеется, чтобы стать Практикантом Общества, необходимо кое- что иметь за душой - как говорится, 'подавать надежды'. Но знаете ли вы, что значит быть 'подающим надежды'? Год, два, и три, и четыре - 'подающим надежды'?! Это неплохо, даже отрадно в одиннадцать лет, когда ты поешь сольную партию в хоре мальчиков и перспектива потерять голос в переходном возрасте представляет для тебя чисто теоретический интерес... Мы безмерно гордимся тем, что достигли уровня жизни, при котором, без малейшего ущерба для Общества, можем позволить себе содержать тысячи подобных мне практикантов. Вот, мол, перед вами открыты все пути, вы освобождены от докучливой необходимости заниматься нелюбимым делом ради хлеба насущного, вам предоставлена возможность - некогда люди о таком и не мечтали! - хоть всю жизнь искать занятие по душе... Ну же, дерзайте, испытывайте свои способности на любом поприще и не опасайтесь неудач, ибо они не крах жизненных надежд, а лишь очередная попытка: никто и ничто не мешает вам бросить начатое на половине пути и взяться за новое дело. Пишите книги. Если они окажутся бездарными, спокойно отправляйте их на переработку макулатуры в Вещи, Полезные Обществу. Сочиняйте музыку, ничего не говорящую ни уму, ни сердцу, - ее легко стереть со звукокристаллов и затем использовать их с толком. Изображайте себе на здоровье трагические метания Гамлета или мудро-циничную, драматически-честную опустошенность беззащитных душ, коими наделил своих персонажей великий Достоевский, - только не сетуйте на несправедливость судьбы, если аудиторией вашей будет зеркало или два-три многотерпеливых друга... Но ровно ни о чем не беспокойтесь! Общество взяло вас на бессрочное содержание, оно согласно кормить и одевать, предоставлять неограниченное количество холста и красок, перевозить в любые районы обжитого и не исследованного пока пространства каждого из 'подающих надежды'. Словом, оно не только не мешает, напротив - всемерно поощряет ваши бестолковые поиски и терпеливо ждет, когда вы найдете наконец точку приложения сил... или убедитесь в своей полной несостоятельности!
Тингли Челл, широкоплечий здоровяк с хорошо развитой мускулатурой, с первых минут знакомства не вызвавший во мне симпатии по причине шумной непосредственности, больше похожей на развязность, этот двадцатипятилетний, как я уже решил, оболтус, беспомощно стоял передо мной; его всегда безмятежное румяное лицо выражало неподдельную, явно застарелую боль.
- Не разумнее ли было устроено несовершенное общество наших предков? тихо спросил он. - А может, оно поступало честнее - и гуманнее! - ставя человека в условия, когда полнота его дарования или заурядности проявлялась в процессе тяжелой, но естественной борьбы за существование?.. Знаете, получив категорию Практиканта, я был счастлив: это ведь действительно не каждому дается. А сейчас предпочел бы занимать самое скромное, однако нужное Обществу место, быть аккуратно пригнанной деталью в социальном механизме - и знать, что без меня он будет работать не так плавно. Пусть это была бы любая профессия - даже рабочего Службы звездной санитарии! Сознания нужности своей - вот мне чего не хватает.
Скажу честно, во мне росло сочувствие к нему; он, без сомнения, был искренен в ту минуту. Но когда Тингли этак походя оплевал труд 'космического мусорщика' - я разозлился. Мне-то было известно, что, кроме огромной отваги, выносливости, эмоциональной устойчивости, эта работа требовала от человека высочайшей готовности к самопожертвованию, то есть подлинной нравственности.
- За чем же дело стало? - почти враждебно спросил я.
Он не услышал меня, потому что слушал себя. И продолжал:
- Я уже не говорю о том блаженном состоянии душевного покоя, что доступно счастливцам, не задумывающимся о смысле - точнее, совершеннейшей бессмысленности! - жизни, о множестве других темных, сложных, мучительных вещей. Это уж от природы, с этим человек рождается, чтобы нести свой крест до конца... Нет, я хочу немногого, и главное в этом немногом - все та же уверенность в себе. Противно повторять прописные истины, но так уж устроены люди, что им жизненно необходимо что-то уметь делать в совершенстве - будь то искусство врачевания, пилотирование звездолета или навыки землекопа... хотя эта профессия давно вымерла за ненадобностью... Ах, Бег, тяжело и унизительно быть дилетантом! А ведь когда-то Общество вынуждено было поощрять и культивировать специализацию и мечтало о нынешних временах как о фантастическом благе. В свободе от необходимости с предельным рационализмом использовать производительные силы - в том числе человека - оно видело благодатную почву для массового выращивания так называемых гармонически развитых личностей. В тогдашнем представлении последнее выглядело просто: тот же землекоп забывает на досуге о лопате и берется за виолончель, а профессор изящной словесности жонглирует двухпудовыми гирями... Как видите, все оказалось сложнее. Практически приведенная выше схема осуществлена. А счастья почему-то по-прежнему нет... Э, что говорить! Вот вы, астролетчик Бег Третий, олицетворение древней мечты о гармоническом совершенстве личности, вы - счастливы?
Что я мог ему ответить? Конечно, было жаль его, было смутно на душе. И уж вовсе не хотелось продолжать этот разговор. Не оттого, что я безусловно отвергал сказанное Тингли Челлом. Но... еще более чем жалок, он был мне противен. Как бы ни умно, глубоко и тонко было то, что он наговорил, я каким-то шестым чувством знал: всеми его словами и поступками руководила жалость к себе, а не пресловутая скорбь по поводу 'бессмысленности' бытия. Я, конечно, многого пока не знаю и не понимаю. Однако, поверьте, далек от убеждения, что жизнь проста, как апельсин... И все-таки человек должен стремиться к простоте и ясности. Если нам дано когда-нибудь познать Сокровенное, то лишь таким путем. А сейчас я задал Тингли вполне конкретный - возможно, не слишком уместный после его исповеди - вопрос:
- Для чего вы мне все это сказали?
- Дело в том, что, когда мы трое попали сегодня утром в эту переделку, я очень испугался - вдруг вы оба погибли...
У меня полегчало на сердце:
- Видите! Главное в вас - настоящее, Он страдальчески заглянул мне в глаза:
- Нет. Я боялся другого - что останусь один и тоже могу погибнуть.
Перед сном я подробно пересказал Петру Вельду мой разговор с Практикантом. Это не было нескромностью:
Руководитель должен знать о людях, за которых отвечает, все, особенно, если от их поведения в экстремальной ситуации может зависеть жизнь других людей. 'Космический мусорщик' сказал после раздумья:
- Все это старо. Тысячи лет назад неудачники тоже обвиняли в собственной несостоятельности всех и все, только не себя. И в первую очередь Общество.
- А последнее? - вступился я за Челла. - Его последнее признание, Петр? Требуется незаурядное мужество, чтобы решиться на такое.
- Не торопись с выводами. Если человек расписался в собственной подлости, это еще не означает, что он стал другим... А что касается 'оригинальности взгляда на вещи', 'неожиданных поворотов мысли', 'тонкости переживаний' и прочего, что тебе так импонирует в Тингли Челле, - я тебе скажу следующее. Интеллект, самобытность, даже талант - очень хорошо! Но для меня главное, чтобы человек был порядочным человеком, и я так это понимаю: в нашем положении порядочно думать и тревожиться о товарищах, а всякие там переживания надо отложить для более спокойных обстоятельств... И вообще сначала порядочность, честность, надежность для тех, среди кого живешь, а уже потом утонченность натуры и разные иные нюансы. - Он заметил колебание во мне, мягко добавил: - Я тоже не сразу к этому пришел. Настанет время сам убедишься. Наверное, с возрастом приходит... Ну, пошли в ракету.
На следующее утро Петр Вельд сходил с Виктором Гортом к колодцу. Они отсутствовали больше трех часов и принесли полный бидон воды. Вместе с ней они принесли ошеломляющую весть: черные цветы исчезли с поляны! Исчез и альбом со снимками.
А ночью ко мне пришла Мтвариса.
Что-то заставило подняться и подойти к иллюминатору, и я увидел в черном круге, вырезанном из
