было бы мне туда не ходить...
На посту никого не было, я безвольно опустилась на банкетку. Сейчас кончится тихий час, все набегут, станут распрашивать... Скорей бы уже уйти. Но Марфа, видимо, уже ушла отдыхать, а мне было так неохота вставать и идти в сестринскую. Чему быть - того не миновать, вспомнила я в который раз, привалилась к стене и задремала.
Разбудил меня звон телефона на посту. Сестры все еще не было, в столовой стучали ложки - значит, уже полдник. Вот интересно, меня не забыли? Не передумали отправлять? На телефонные звонки уже семенила Петровна, на маленьком сморщенном ее лице было, как всегда, выражение недовольства. Схватив трубку, она внимательно слушала, потом удивленно спросила:'Овсянникова? На отправку? Я не знала, а кто велел? А почему мне-то не сказали сразу? Сейчас, сейчас, но мне надо же накладные подписать, принесите, будьте добры, переходной лист и список одежды, а я пока займусь'. Петровна повесила трубку и недовольно посмотрела на меня:'Это ты которая Овсянникова? Пошли одеваться'.
Что-то произошло во мне, пока я спала. Я совсем успокоилась, ничего больше не ждала, ни о чем не думала. Послушно ждала, пока Петровна найдет мне все необходимое для выхода, послушно переоделась. В смутном зеркале бельевой я увидела незнакомую фигуру в темно-синей рубашке и брюках. Тяжелые ботинки притягивали ноги к земле, а новая плотная синяя ткань одежды так сковывала все тело, что лучше всего было стоять не двигаясь, как манекен.
Мы с Петровной довольно долго возились в бельевой - все комплекты выходной одежды оказались перепутанными, нужные размеры лежали как раз в самых дальних углах. Но Петровна не отступалась - она знала, что Кривуленция очень придирчиво осматривает отправляемых - ее владения пациент должен был покинуть в образцовом виде. Так что, когда мы снова вернулись к посту, уже зажгли свет, народ запустили в палаты, близился отбой. Петровна позвонила доложить о моей готовности, и обернулась ко мне озадаченная:
- Теперь, говорят, ждите. Нечего, мол, было так долго копаться... А кто виноват, ежели в бельевой такое безобразие творится? Вечно Петровна виновата... Куда я теперь тебя дену, в палатах тебе быть уже не положено: и документы все оформлены, и одежда уличная...
Охая и ворча на весь мир, она повела меня в кладовку. Среди размочаленных швабр, коробок с порошками и ведер, надписанных масляной краской, стояло несколько колченогих стульев. Петровна усадила меня в угол:
- Ну, сиди, теперь, жди - сама не знаю сколько. Доктор, говорят, занят, случилось вроде бы чего, вот он и помогает, раз уж там оказался, так ты теперь жди. Я приду потом за тобой. Да что и говорить, торопиться нам не след - все там будем, - прибавила она, выходя и запирая дверь.
'Все там будем', - равнодушно подумала я и снова задремала.
...Кто-то входил в кладовку, гремел ведрами, чертыхался - мне не хотелось разлеплять глаза, выныриваться из тихого омута полузабытья. Потом опять было тихо. Не знаю, сколько прошло времени - час, два - когда снова раздались голоса.
- Ставь сюда, в угол, а это давай на полку. Господи, спать-то как охота, а у меня тут одна сидит - сказали, на выход, и все не заберут. То ли обратно ее переодевать, то ли пусть всю ночь тут сидит - ума не приложу... Петровна постоянно зевала, растирая лицо ладонями. Молодой тонкий голос откликнулся возбужденно:
- Ой, я же знаю, почему она сидит так долго. Приезжий-то доктор - ой, симпатяжка - там внизу чинил машину. Я же как раз забирала новые бланки и Амалия Федотовна дала заодно вот тазики, губки, и шла уже к себе, и вдруг те ящики у входа - такие железные, огромные, под потолок, только вчера поставили, так долго тащили, и все еще переругались, ой, шуму было - так вдруг они как загудят и внутри прямо защелкало, затрещало... Я стою с этим со всем, руки заняты, оробела, а Сама, - голос перешел на звонкий шепот, представляешь, как услышала, выскочила из кабинета, - побелела даже, кричит, отключите немедленно, а там вроде и нет ничего - ни шнуров с вилками, ни кнопок, и мы не знали, чего делать! И я тебе скажу, Капа, это были очень опасные штуки, - ну, я-то не знаю, что могло бы случиться, но Сама-то, видно, хорошо знала, и она так испугалась, у нее такое было лицо - это ужас. И вот этот молодой доктор - ты его видела, Петровна? Я и не думала, что здесь бывают такие доктора - симпатичные, понимаешь? - он туда полез прямо руками вовнутрь, в такие окошки небольшие, там он что-то нажимал, что ли, ну не видно было, и потом еще сзади открывал и вынимал целые коробки с проводками, - ох, я даже сейчас запыхалась, а тогда... перетрусила ужасно, а все-таки не убежала - такой случай! - но в общем ничего не взорвалось, перестало щелкать, все затихло - начальница наша была такая довольная! Но видно было, - разказчица захихикала, - что кому-то завтра не поздоровиться...
- Да уж, - сказала Петровна тихонько, - свой испуг она никому не простит, уж она с них получит... кум- пен-сацию...
- Ага, не спустит, - согласился молодой голос, - завтра лучше вниз и не ходить. А сейчас они кофе пьют. На радостях даже комнату отдыха открыли и сидят там уже часа два.
- Ну и ну, - хмыкнула Петровна, - а пылищи-то, небось там, в этой комнате, где никто уж сто лет не отдыхал... Так, значится, кофий пьют... А Петровна тут жди... - она завозилась в углу, передвигая совки и щетки. Может, и нам пока чайку хлебнуть? Вряд ли они сюда придут - позвонят, если все ж таки соберутся ехать. Пойдем, Настена, отдохнем...
Я слушала их затихающие шаги и думала отстраненно:'Эх, Димка, Димка, кому ты помогал? Кого спасал? Вот рвануло бы как следует - всем бы легче стало... А то это разве жизнь - сплошной понедельник... да еще тринадцатое...'
х х х
Когда пожилая и совсем незнакомая мне врачиха повела меня в приемный покой, была, видно, уже глубокая ночь. Наши шаги гулко отдавались в пустых коридорах и лестничных пролетах. Мне было странно слышать громкий стук своих шагов. Ноги, за несколько лет отвыкшие от другой обуви, кроме тапок, казались мне чужими в этих черных ботинках с негнущимися подошвами.
Мы спустились вниз и прошли длинным коридором, который несколько раз перебивался запертыми дверями. Врачиха звенела ключами и этот звук, отлетая от стен, будил воспоминания о старинных замках и их подземных переходах. В конце концов мы вышли в большой сумрачный холл, где горела только тусклая лампочка у выхода. Двери, ведушие во внешний мир, всегда представлялись мне массивными железными воротами со множеством замков и угрюмой охраной. Но деревянная, крашеная серым дверь просто распахнулась, и мы с врачихой вышли на улицу.
Я остановилась, глубоко вдохнув влажный ночной воздух. Было совершенно темно, ни огонька, ни света из окон. Вверху, в прорывах между облаками, сияло несколько ярких звезд, но луны видно не было. Вокруг шелестели листьями невидимые деревья. От необычного ощущения огромного пространства закружилась голова. Вот я и добилась наконец, чего так хотела: смотрю на звезды, дышу свежим воздухом. Могу потрогать траву, ветви деревьев. И мне так страшно! Мир велик и темен, и быть может, за мое своеволие - да, я его проявила, теперь уж не отвертишься, - за мою отчаянную попытку изменить что-нибудь в моей судьбе этот мир накажет меня.
Врачиха, пройдя несколько шагов, обернулась, и я поспешила догнать ее. Мы пошли по аллее - оказывается, здание окружал большой парк - отовсюду шел ночной пьянящий дух растений. По краям дороги росли кусты, но я не протягивала рук, чтобы дотронуться до листьев - мне было боязно коснуться какого-нибудь зверя, возможно, притаившегося в зарослях. Впереди показался силуэт большой машины - фургона для дальних перевозок. Дверца в боку открылась и я забралась по железной лестнице в нутро кузова.
Тусклый зеленый ночник на стене не освещал всего брюха машины - были видны только скамейки по бокам и стол с медицинским оборудованием посередине. В глубине угадывались длинные многоярусные ряды коек. Я села на скамью, сгорбилась, положив локти на колени. Здесь тоже было холодно, пахло лекарствами. Страх и безысходность исходили из всех углов, от каждого предмета, безразличного тому, чему он служит. Я совсем забыла, на что же я надеялась сегодня днем - видно, просто путь мой уже подходит к концу, я почувствовала это, не стала сопротивляться... Может, это и к лучшему, надо только собраться и пройти остаток по возможности достойно.
Мотор заработал, по ногам потянуло теплом. Машина тронулась. Я подумала, что надо бы пойти на койку, выспаться, пока есть еще такая возможность. Но уходить из зеленого круга ночника в темную глубину фургона не хотелось.
