Мона говорит:
- В детективных романах, когда мы их читаем... ты никогда не задумывался, почему нам так хочется, чтобы детектив разрешил загадку и нашел преступника? - Может быть, говорит она, вовсе не потому, что нам хочется, чтобы свершилась месть или чтобы прекратились убийства. Может, на самом деле нам хочется, чтобы преступник исправился. Детектив - это спаситель убийцы. Представь себе, что Иисус гоняется за тобой, пытаясь поймать тебя и спасти твою душу. Что он не просто пассивный и терпеливый Бог, а въедливая и агрессивная ищейка. Нам хочется, чтобы преступник раскаялся на суде. Или в камере смертников, в окружении таких же, как он. Детектив - это пастырь, и нам хочется, чтобы преступник, блудная овца, вернулся в стадо, вернулся к нам. Мы его любим. Мы по нему скучаем. Мы хотим заключить его в объятия и прижать к груди.
Мона говорит:
- Может, поэтому столько женщин выходит замуж за заключенных, и за убийц в том числе. Чтобы их исцелить.
Я говорю ей, что по мне никто не скучает.
Мона качает головой и говорит:
- Знаешь, вы с Элен очень похожи на моих родителей.
Мона. Шелковица. Моя дочь.
Я ложусь на кровать и спрашиваю: как так?
Мона говорит, вытаскивая у меня из ноги дверную раму:
- Как раз сегодня утром Элен мне сказала, что может так получиться, что ей придется тебя убить.
У меня бибикает пейджер. Этого номера я не знаю. В сообщении сказано, что дело срочное.
Мона вытаскивает витражное окно из окровавленной дырки у меня в ноге. Она поднимает его, так что свет проходит сквозь разноцветные кусочки, смотрит сквозь крошечное окошко и говорит:
- Меня больше волнует Устрица. Он далеко не всегда говорит правду.
И тут открывается дверь. Снаружи ревут сирены. В телевизоре тоже ревут сирены. По шторам проходит отсвет от красной и синей мигалки. В номер вваливаются Элен и Устрица, они смеются и тяжело дышат. Устрица размахивает пакетом с косметикой. Элен держит в руке туфли на шпильках. От обоих пахнет шотландским виски и дымом.
Глава двадцать шестая
Представьте себе чуму, которая передается на слух. Устрица со своим экологическим бредом, обниманием деревьев, насильственным биозахватом и прочими апокрифическими заморочками. Вирус его информации. То, что всегда мне казалось сочными и зелеными джунглями, обернулось трагедией от европейского плюща, который душит и убивает все остальные растения. А стаи скворцов - с их черным сияющим оперением и приятным веселым щебетом обернулись убийцами, которые разоряют гнезда сотни видов туземных птиц.
Представьте себе идею, которая занимает ваш разум, как армия - павший город.
Там, за окнами нашей машины, - Америка.
О прекрасные небеса, где черные стаи скворцов
Над янтарными волнами пилсмы.
О пурпурные горы вербейника,
Над равнинами, где бубонная чума. Америка.
Осада идеи.
Незаконный захват власти над жизнью.
Мертвая хватка.
Когда послушаешь Устрицу, стакан молока - это уже не просто стакан молока, чтобы запивать шоколадные печенюшки. Коров специально накачивают гормонами и держат их в состоянии перманентной беременности. Это неизбежные телята, которые живут всего несколько месяцев втиснутые в тесные стойла. Свиная отбивная означает, что свинья бьется в агонии и истекает кровью, подвешенная за ногу к потолку, пока ее заживо режут на отбивные, шейку и карбонат. Даже яйцо вкрутую - это несчастная курица, с искалеченными ногами, потому что она постоянно сидит в инкубаторе - в клетке четыре на четыре дюйма, такой узкой, что она даже не может расправить крылья. От такой жизни она сходит с ума, но ей заранее отрезали клюв, чтобы она не заклевала других наседок в соседних клетках. Ее перья вытерлись о прутья, клюв у нее отрезан, она кладет яйцо за яйцом, пока ее кости не начинают ломаться от недостатка кальция.
А потом их пускают на суп с лапшой и на всякие полуфабрикаты, этих несчастных куриц, потому что никто их не купит на тушки - настолько они искалечены и исцарапаны. Это и есть куриные котлеты. Кусочки в кляре.
Устрица любит поговорить на подобные темы. Это - его информационная чума. Когда он заводит такой разговор, я делаю радио громче - любую музыку, кантри или вестерн. Или трансляцию баскетбольного матча. Что угодно, лишь бы было достаточно громко и длинно, чтобы я мог сделать вид, что сандвич, который я ем, - это просто мой завтрак. Что животные - это животные. Что яйцо - это просто яйцо. Что сыр - это сыр, а не страдания новорожденного теленка. Что у меня как у человека есть неотъемлемое право на еду.
Большой Брат поет и пляшет, чтобы я ни о чем не задумывался. Для моего же блага.
В сегодняшней местной газете сообщение о смерти очередной манекенщицы. Там же помещено объявление:
ВНИМАНИЮ КЛИЕНТОВ СОБАЧЬЕЙ ФЕРМЫ 'УПАВШАЯ ЗВЕЗДА'
В объявлении сказано: 'Если ваша собака, купленная на указанной ферме, оказалась больна бешенством, звоните по указанному телефону и объединяйтесь с другими такими же пострадавшими, чтобы подать коллективный иск в суд'.
Проезжая по краю, который раньше был просто красивым краем с потрясающей природой, и доедая свой завтрак, который раньше был просто сандвичем с вареным яйцом, я интересуюсь, почему они просто не купили те три книги в 'Книжном амбаре'. Устрица и Элен. Можно было вообще их не покупать, а просто вырвать страницы. Я говорю, что цель нашей поездки заключается в том, чтобы никому не пришлось сжигать книги.
- Расслабься, - говорит Элен. Она, как всегда, за рулем. - В том магазине было три экземпляра. Но вот в чем проблема: они не знали, где именно их искать.
А Устрица говорит:
- Там все полки были перепутаны. - Мона спит, положив голову ему на колени, и он рассеянно перебирает руками ее дреды, разделяя черные и красные пряди. - Она по-другому не засыпает, - говорит он. - Она будет спать вечно, если я не перестану трогать ее волосы.
Совершенно без всякой связи мне вспоминается моя жена. Жена и дочка.
С этими пожарными сиренами мы всю ночь не спали.
- Этот 'Книжный амбар', он был как крысиное гнездо, - говорит Элен.
Устрица вплетает в волосы Моны кусочки разломанной цивилизации. Артефакты из моей ноги, обломки колонн, лестниц и громоотводов. Он распускает ее ловца снов навахо и вплетает ей в волосы монеты И- Цзын, стеклянные бусины и веревочки. И перья пасхальных цветов:, голубые и розовые.
- Мы весь вечер искали, - говорит Элен. - Проверили каждую книжку в отделе детской литературы. Потом прочесали раздел 'Наука'. Потом - Религию. Философию. Поэзию. Народный фольклор. Этническую литературу. Мы перебрали всю художественную литературу.
Устрица говорит:
- В компьютере книги были, но потерялись где-то в магазине.
И они сожгли весь магазин. Ради трех книг. Они сожгли десятки тысяч книг, чтобы наверняка уничтожить те три.
- Другого выхода не было, - говорит Элен. - Ты знаешь, насколько они опасны, эти книги.
Совершенно без всякой связи мне вспоминается Содом и Гоморра. Что Бог пощадил бы эти города, если бы там остался хотя бы один безгрешный и добрый человек.
Здесь же все наоборот. Уничтожены тысячи, чтобы гарантированно уничтожить единицы.
Представьте себе новое Средневековье, новое мракобесие. Представьте костры из книг. И в тот же костер полетят фильмы и аудиозаписи, радиоприемники и телевизоры.
И я даже не знаю, чем мы сейчас занимаемся: предотвращаем такой поворот событий или, наоборот, приближаем.
