Паньоль Марсель
Слава моего отца (Детство Марселя - 1)
Марсель Паньоль
Слава моего отца
Детство Марселя
ПАМЯТИ МОИХ РОДНЫХ
Теплым апрельским вечером я возвращался из школы домой с отцом и братишкой Полем. Это было в среду - в чудеснейший день недели, потому что ничего нет лучше кануна чудесного завтра1. Шагая по тротуару улицы Тиволи, отец сказал:
- Малыш, завтра утром ты мне понадобишься.
- Зачем?
- Увидишь. Это сюрприз.
- А я? Я тоже понадоблюсь?-ревниво спросил Поль.
- Разумеется. Только Марсель пойдет со мною, а ты будешь дома смотреть, как уборщица подметает погреб. Это очень важно.
- Вообще-то, - ответил Поль, - я боюсь ходить в погреб, но с уборщицей не побоюсь.
Наутро, часам к восьми, отец пропел зорю и сдернул с меня одеяло.
- Ты должен быть готов через полчаса. Я иду бриться. Я протер глаза, потянулся и встал. А Поль накрылся простыней, и из-под нее выглядывал лишь золотой завиток на кудрявой макушке.
* * *
Четверг считался у нас 'банным днем', и моя мать совершенно серьезно думала, что все эти правила нужно соблюдать.
Первым делом я с ног до головы оделся. Затем я разыграл комедию умыванья, точнее говоря - исполнил сотворенную мною еще тогда, за двадцать лет до появления шумовиков на радио, симфонию шумов, которая должна была всех уверить, что я навожу на себя чистоту.
Сначала я открыл кран над раковиной, хитроумно оставив его затвор чуть привернутым, чтобы захрипели трубы, - таким манером я давал знать родителям, что приступил к умыванию.
Вода бурлила, струясь в слив, а я наблюдал, держась на почтительном расстоянии.
Минут через пять я резко завернул кран, и он возвестил о своем закрытии мощным толчком труб, сотрясая перегородку.
Я сделал паузу и причесался. Затем побренчал по каменному полу цинковым тазиком и снова открыл затвор, но медленно, отвертывая его потихоньку. Кран зашипел, замяукал и опять, захлебываясь, захрипел. Я дал воде литься целую минуту - ровно столько, сколько нужно, чтобы прочитать страничку 'Стальных ног2'. И аккурат в ту самую секунду, когда Крокиньоль, подставив ножку сыщику, пустился наутек, над примечанием 'продолжение следует', я опять резко завернул кран.
Успех был полный: получилась двойная детонация, от которой задрожала труба.
Потом еще пинок в цинковый таз, и я закончил в положенный срок почти взаправдашнюю процедуру омовения, обойдясь без капли воды.
* * *
Я застал отца за обеденным столом. Он подсчитывал деньги, а мать, сидя напротив него, пила кофе. Ее черные с синим отливом косы свешивались за спинкою стула до самого пола. Мой кофе с молоком был уже налит. Мать спросила:
- Ноги вымыл?
Зная, какое большое значение придает она этому нестоящему делу (не пойму, право, зачем мыть ноги, раз их не видно), я твердо ответил:
- Вымыл. Обе.
- Ногти постриг?
Мне подумалось, что если я хоть однажды признаюсь в своей оплошности, то сойдет за правду все остальное.
- Нет, - ответил я, - не пришло в голову. Но я стриг ногти в воскресенье.
- Ладно, - сказала мать.
Она, по-видимому, удовлетворилась этим. Я тоже.
Пока я ел свои бутерброды, отец говорил:
- Ты ведь еще не знаешь, куда мы идем? Так вот: маме надо пожить на свежем воздухе. Поэтому я снял - пополам с дядей Жюлем - виллу за городом, среди холмов; там, на холмогорье, мы и проведем летние каникулы.
Я пришел в восторг:
- А где эта вилла?
- Далеко отсюда, в сосновом бору.
- Очень далеко?
- О да, - сказала мама. - Сначала надо ехать трамваем, а потом несколько часов идти пешком.
- Значит, это совсем дикое место?
- Порядком, - ответил отец. - Это на самом краю пустынной гариги3, которая тянется от Обани4 до Экса5. Прямо-таки пустыня!
Тут прибежал Поль, босиком - он очень торопился узнать, что происходит, и спросил:
- А верблюды там есть?
- Нет, верблюды там не водятся.
- А носороги?
- Носорогов не видал.
Я бы тоже задал еще уйму вопросов, но мама сказала:
- Ешь!
И так как я застыл с бутербродом в руке, мама подтолкнула мою руку ко рту.
Затем приказала Полю:
- Ступай надень домашние туфли, не то опять схватишь ангину. Ну-ка, бегом обратно!
И Поль пустился бегом обратно. Я спросил:
- Значит, ты сегодня повезешь меня туда, на холмогорье?
- Нет, - ответил отец. - Нет еще. Вилла эта совсем без мебели, ее нужно сперва обставить. Да только новая мебель стоит очень дорого, вот мы и пойдем сегодня в лавку старьевщика на улицу Катршмен.
* * *
У отца была страсть покупать всякое старье у торговцев подержанными вещами.
Каждый месяц, получив в мэрии6 свой учительский 'оклад', он приносил домой разные диковинки: рваный намордник (50 сантимов), затупленный циркуль-делитель с отломанным кончиком (1 франк 50 сантимов), смычок от контрабаса (1 франк), хирургическую пилу (2 франка), морскую подзорную трубу, через которую все было видно шиворот-навыворот (3 франка), нож для скальпирования (2 франка), охотничий рог, немного сплюснутый, с мундштуком от тромбона (3 франка), не говоря уж о прочих загадочных вещах: назначение их осталось навеки неизвестным, и мы натыкались на них во всех углах дома.
Эти ежемесячные приобретения были для нас с Полем настоящим праздником. Но мать не разделяла нашего восторга. В недоумении разглядывала она лук с островов Фиджи или 'точный' высотомер, стрелка которого, однажды поднявшись до цифры на шкале, указывающей 4000 метров (то ли при восхождении владельца высотомера на Монблан, то ли при его падении с лестницы), раз навсегда отказалась оттуда спускаться.
Мать твердо говорила: 'Главное - чтобы дети к этому не прикасались!'
Она бежала на кухню за спиртом, жавелевой водой, кристалликами соды и долго протирала принесенный нами хлам.
Заметим, что в те времена микробы были еще в новинку, великий Пастер их только-только открыл, и моей матери они представлялись малюсенькими тиграми, которые так и норовят забраться к нам во внутренности и нас сожрать.
Прополаскивая жавелевой водой охотничий рог, она сокрушенно повторяла:
- Ну скажи на милость, бедный мой Жозеф, для чего тебе эта гадость?
А 'бедный Жозеф', торжествуя, отвечал:
- Три франка!
Позднее я понял, что покупал он вещь не ради самой вещи, а из-за ее цены.
