- Все очень просто, - ответил Зернов. - Боюсь, что разочарую вас, но одно могу сказать честно: ни о каком помете и речи быть не может.
- Так вы мази не покупаете готовыми?
- Разумеется, нет. У меня есть собственная лаборатория. Достаточно немного коровьего молока, три капли духов - и готово.
- Ловко!
- Чудеса в решете!
- Итак, дорогой Кирилл Мефодьевич, прошу ко мне в дом, где вы увидите такое, чего и в былые времена не видели. А при условии доставки этикеток, желательно французских, и того больше...
'Вот прохвост, - злился Гущин. - Завтра ты у меня по-другому запоешь'. Он бросил окурок под ноги и с силой вдавил его каблуком в мягкую землю.
- Но мы отвлеклись, - продолжал Зернов. - Давайте, как модно сейчас говорить, товарищи, выпьем и закусим за то... Как бы вам сказать? Помните у Пушкина: 'и на обломках самовластья напишут наши имена'? Так вот, и на обломках, в условиях неразберихи и хаоса, можно делать хорошие деньги. Пусть пьют. Лишь бы мы с вами не теряли человеческий облик. За него, за наш человеческий облик, и предлагаю я выпить...
Вновь забрякали о тарелки вилки и ложки, усиленно задвигали челюстями сидящие за столом.
- А я сегодня любопытную покупочку на ярмарке сделал, - сообщил бухгалтер, - купил по случаю у одного бродяги. Американский... - И он вытащил из шкафа желтый саквояж.
- А все ругаете ярмарку, Кирилл Мефодьевич! - укоризненно заметила одна из женщин, восхищенно разглядывая покупку.
- С паршивой овцы хоть шерсти клок, - ответил тот. - А вы посмотрите, что за прелесть этот нож! - И он стал доставать из ножа его многочисленные предметы.
- Да! - Зернов широко раскрыл глаза. - Одно слово - заграница. Умеют там делать вещи, ничего не скажешь. Чувствуется марка. А качество, какое качество! Замечательно! Во сколько же вам все это обошлось?
Гущин рывком поднялся на руках и, отстранив цветочный горшок, сел на подоконник. В руке у него был пистолет. Женщины вскрикнули, одна, потеряв сознание, стала медленно сползать со стула. Бухгалтер ошалело таращил глаза.
- Прошу не двигаться! - приказал сотрудник милиции, увидев, как парфюмер попятился к двери. Он спрыгнул на пол и прошел к столу. - Вот мой мандат, там все написано.
Хозяин дома трясущимися руками раскрыл протянутую ему книжицу и начал беззвучно шевелить губами, беспрерывно облизывая их языком.
- Вслух!
- Слушаюсь. 'Предъявитель сего, Гущин Степан Борисович, есть действительно сотрудник уголовного розыска Нижегородской уездно-городской советской рабоче-крестьянской милиции, который имеет право ношения всякого рода холодного и огнестрельного оружия, хождения во всякое время дня и ночи, а также право арестовывать подозрительных ему личностей, проверять посты, в случае надобности производить разного рода обыски, что подписью и приложением печати удостоверяется'.
- Так что в отношении дамочек прошу прощения. - Гущин подошел к той, которая потеряла сознание, и дотронулся до нее. Она тут же пришла в себя и снова, слегка вскрикнув и закатив глаза, обмякла.
- Помогите ей! - обратился Степан к Зернову. - А вы, - он ткнул револьвером в грудь бухгалтера, у которого на коленях лежал раскрытый саквояж, - соберите все, что здесь было, и передайте мне. Быстро!
До отхода поезда оставалось чуть больше двадцати минут.
Ромашин потянулся на стуле, напрягая мускулистое тело. Ну и дежурство выдалось сегодня! Себекин злой как черт, совсем голову потерял с этим саквояжем. Теперь уж все бесполезно. Только что он так ни с чем и уехал на станцию. Да, не сладко ему придется там, среди начальников, которые будут провожать иностранцев. Он строго приказал Ромашину сразу же, если появятся какие-нибудь сведения о пропаже, сообщить ему через дежурного. Ромашин и рад бы это сделать, да молчит телефон, в комендатуре тихо, как-то необычно тихо. Все, считанные минуты остались, скоро станционный колокол даст сигнал к отправлению.
Он зевнул и стал озабоченно разглядывать правый сапог, подметка которого отскочила еще вчера. Надо бы ее подшить, да разве здесь выкроишь минуту свободную? Придется дома заняться. Вдруг раздался звонок.
- Дежурный по ярмарочной комендатуре старший милиционер Ромашин у телефона.
- Гряднов это.
- Слушаю вас.
- Где Себекин?
- Отбыл на вокзал по случаю торжественных проводов чужой делегации.
- Нашли саквояж?
- Никак нет.
- Жалко.
- А чего их жалеть?
- Ладно. Сплошные проколы. Как вообще обстановка?
- Нормальная.
- Из личного состава кто еще с тобой?
- Трое, рядом на крыльце прохлаждаются.
- Дежурите, значит.
- Ага.
- Надо вот что сделать. - Гряднов говорил не спеша, как бы по ходу разговора обдумывая, что предпринять.
- Слушаю.
- Второго парня, которого сегодня задержал, помнишь?
- Конечно.
- Оставь кого-нибудь за себя и сходите вдвоем, что ли, в театр.
- В театр? А чего там? Я спектакли не люблю.
- Напрасно.
- У меня каждый день спектакли, товарищ Гряднов. Прямо из жизни. Как говорится, с натуральными слезами, без всяких бутафориев.
- Это верно.
- Так в чем дело?
- Понимаешь, до нас кто-то уже разгреб кострище. Может, это второй. Виталий говорит, что цыган только им двоим доверил тайну.
- Может, брешет?
- Надо проверить. Я прошу, сходи в театр, но постарайся это сделать тихо, чтобы не спугнуть.
- Так ведь я в форме.
- Ну и что. Представься официально по пожарной части. Словом, разыщи того парня и... если что-то подозрительное...
- Навряд ли.
- А все-таки чем черт не шутит...
- Есть!
- Я скоро буду. Действуй.
Только Ромашин положил трубку, вновь раздался звонок.
- Дежурный... - как обычно начал было он, но раздраженный голос Себекина перебил его:
- Ладно. Что нового?
- Звонил товарищ Гряднов. У него тоже вроде как неприятности. Подсвечников нету.
- Дались они ему...
- В театр посылает. Так что я схожу туда. Насчет второго паренька разведать.
- Давай. Только накажи тому, кого за себя оставишь, чтобы чуть что сразу звонил мне.
