- Обязательно.
- Хотя уже бесполезно. Народищу на вокзале уйма. Прощальные речи произносят. Про саквояж вроде как и забыли. У меня здесь в окно весь перрон просматривается как на ладони. Гости, видно, неплохой народ! Смеются, благодарят. Ну вот, последний звонок, поезд трогается. Постой, постой, что за черт!..
В трубке что-то резко звякнуло, и разговор неожиданно прервался. Ромашин недоуменно пожал плечами, дунул в чашечку микрофона и снова приложил ее к уху - ничего.
...Эдди и Кэт высунулись из окна спального вагона, приветливо улыбаясь. Вагоны качнуло, и поезд медленно пополз, поскрипывая железными суставами.
- Мы навсегда оставим в сердце ваш город! - взволнованно говорил Эдди провожающему, идущему рядом с вагоном. - Не огорчайтесь. Нам, право, неловко, что все так вышло.
- Извините уж. Успеха вам. Смотрите, смотрите!.. - вдруг осекся он.
По перрону во весь опор скакал всадник. Провожающие шарахались в стороны. Это был Гущин. Дежурный по станции попытался было задержать нарушителя порядка, но сотрудник милиции сумел на скаку взять чуть вправо, и дежурный остался в стороне, ловя руками воздух. В это время машинист дал гудок, конь вздыбился и заржал. Публика ахнула. Всадник лихорадочно вертел головой, с трудом сдерживая разгоряченную лошадь. Он искал взглядом вагон, где ехала американская делегация. Как назло в этот момент огромные клубы пара обволокли отходящий состав. Гущин проскочил почти на самый конец перрона и уже в последний момент услышал голос Эдди. На какое-то время Степан замешкался, ему было не с руки кидать свою ношу. Развернув коня, он широко размахнулся, с силой бросил саквояж и попал прямо в руки американцу.
Ярмарочный театр, куда направился Ромашин, стоял рядом с гостиным двором, сразу за ним начинались так называемые 'обжорные ряды', где пестрели вывесками небольшие павильончики: 'Сибирские пельмени', 'Ярославские пышки', 'Кавказские шашлыки', 'Русский чай', 'Тульские пряники'. Театр был окружен кустами акации. У центрального входа горели электрические фонари. Сегодня здесь давали 'Принцессу цирка' Кальмана.
Ромашин козырнул дремавшей в разбитом кресле билетерше и прошел в фойе. Из-за приоткрытой двери, ведущей в партер, раздавались звуки оркестра. Он заглянул в зал: ярким квадратом светилась сцена с бордовым бархатным занавесом по бокам. Заканчивался первый акт.
За кулисами рядом с Павлом, сидящим у лебедки, с помощью которой открывался и закрывался занавес, нетерпеливо топтался Кустовский. Он то и дело посматривал в зал. Публика явно скучала. Спектакль шел вяло, артистам никак не удавалось войти в контакт со зрителями, большинство из которых отрешенно смотрели на сцену, шуршали конфетными обертками, кашляли и даже перешептывались.
'Принцессу цирка' показывали второй раз. После премьеры местные газеты на другой же день поместили ругательные отзывы. Причем не скупились на обидные эпитеты и сравнения. Кустовский бесился. Ну как можно написать, что текст пьесы 'скучная преснятина' и что режиссер при желании мог бы 'подать кальмановскую стряпню повкуснее', нужно было 'посолить и поперчить сюжет'! Сообщив о скудном оформлении спектакля, критик опять съязвил, заметив как бы вскользь: 'Впрочем, и не стоило браться'. А про оркестр сказал: 'У него работа небольшая: дирижер систематически отлучался либо покурить, либо вздремнуть на полчасика'. Кустовский был уязвлен, на репетициях не скрывал злости, кричал на актеров. Спектакль решили прогнать еще несколько раз - доказать, что провал премьеры - досадная случайность. И вот опять неудача. Кустовский это понял с первых же минут. А тут еще утренний визит...
Он сразу узнал своего бывшего статиста, хотя тот заметно возмужал, из юноши превратился в солидного мужчину.
- Ну-ну, рассказывай, Женя, как ты, где служишь, чем занимаешься? Сколько же мы с тобой не виделись? Считай, около семи лет. Вон ты какой стал...
Евгений Николаевич Сухов - это был он - навестил режиссера сразу после репетиции, за полтора часа до начала спектакля. Они сидели в маленьком кабинетике, где из мебели было только огромное зеркало, тумбочка с гримом, два полумягких стула и деревянная вешалка.
- Бедно живете, - сказал Сухов, усаживаясь на стуле и презрительно оглядывая стены с потускневшими порванными обоями.
- Бедно, Женя, бедно. В этом сезоне вообще погорели. Ты помнишь Граховского и Харлина - актеры так себе, но жить на что-то надо. И вот через газету их друзья обратились с просьбой помочь бедствующим. И что ты думаешь? От конторы ярмарки поступило несколько рублей, чистильщик сапог прислал что смог. А купцы - ни копейки. Да мне и самому носить нечего. Разве это костюм? Стыдно на людях показаться...
- Узнаю старого приятеля - сразу плакаться! На, держи, думаю, по первости тебе этого хватит. - Гость, развернув бумажник, отсчитал несколько червонцев и положил их на тумбочку. - Бери, бери, после отдашь. А нет, так и не обижусь. Я ведь жизнь артистов очень хорошо понимаю. У вас так: душа в полет просится, а пустые карманы к земле тянут.
- Так ведь жалованье нам положили нищенское, не разгуляешься.
Евгений Николаевич встал, достал платок и громко высморкался.
- Как говорил мой знакомый Шершов, он заготовителем лесоматериалов работает, неважно, сколько ты получаешь, важно, сколько расходуешь.
В это время в дверь заглянул Павел. Он блеснул глазами, хотел что-то сказать, но, увидев незнакомого, прикусил язык.
- Что у тебя? - спросил Кустовский. - А ну заходи.
- Да нет. Я так... - замялся Павел.
Но в комнату все же зашел, плотно сжимая какой-то сверток. Это были подсвечники, те самые, которые закопал цыган. Как только они расстались с Виталием, Павел отнес тюк с костюмами в театр и сразу же, никому ничего не сказав, бросился на розыски стоянки табора. Ему повезло. До поворота к Зеленой Щели его подвезли мужики, возившие на ярмарку пшеницу. На все остальное понадобилось каких-то двадцать минут. Назад он возвращался не верхней дорогой, по которой ехали Гряднов с Виталием, а нижней. Около трех километров он бежал, подгоняемый нетерпением, хотел скорее получить совет. Но, конечно, не от первого встречного, а от того, кому доверял, кого считал своим другом. Вот почему, соскочив с отчаливающего от пирса небольшого катера, Павел сразу же бросился на поиски Кустовского.
- Познакомься, - произнес Кустовский. - Это Евгений Николаевич, когда-то начинал как и ты. Но не выдержал, ушел и теперь, насколько я понял, не жалеет. Стал солидным человеком. Не то что мы с тобой. Провинциальные, никудышные актеришки...
Павел исподлобья глянул на Сухова, а тот, видя, что его встречают неласково, приветливо улыбнулся и первый протянул руку.
- Выше голову, пацан! - бодро сказал гость. - На-ка закури лучше. Дело у меня к тебе есть... Я, правда, еще не сказал о нем нашему режиссеру. Что ты там под мышкой прячешь? А ну покажи. - И он с силой резко дернул к себе сверток. - Ого! - Гость пристально взглянул Павлу в лицо. Тот молчал, закусив губу. Еще минута - и Павел накинулся бы на Сухова, но тот уже развернул красный цыганский кушак. Увидев подсвечники, он вздрогнул и тут же лихорадочно стал заворачивать их обратно.
- Не может быть, - тихо проговорил Сухов. - Где ты это взял? Только не говори, что нашел. Попался, голубчик...
- Это я... мы...
- Что ты мыкаешь? Знаешь ли ты, что эти золотые побрякушки ворованные? Милиция с ног сбилась, разыскивая их. - Легкий румянец подернул скуластое лицо Сухова. Темные зрачки его холодно блеснули. Кустовский ничего не понимал. Он с немым укором смотрел на своего работника.
- Теперь ему крышка, - отойдя в угол, проговорил Сухов. Расстреляют, как пить дать расстреляют. Ай- я-яй! Такой молодой и такой... Ты понимаешь, Семен Глебович, он у тебя грабитель, обворовал церковь, и стоит мне только заявить... - Евгений Николаевич подошел к зеркалу, машинально поднял коробку с гримом, повертел ее в руках. - Не вижу выхода. Как полноправный член общества я должен немедленно сообщить властям об этом гнусном поступке, свидетелем которого неожиданно стал...
- Что же ты молчишь, Паша? Объясни наконец, - испуганно проговорил Кустовский.
- Объяснять здесь нечего, все ясно, - резко бросил Сухов, положив грим на место. - Эти подсвечники мне хорошо знакомы. Сделаем так. Уж коли ты, братец, запятнал свою честь и совесть, то стереть с них грязные пятна можешь, только исполнив мое поручение. Да-да, у меня к тебе есть дело, я уже говорил об этом. Никаких объяснений я слушать не желаю. Ты, парень, у меня вот здесь. - Он, крепко сжав сверток,
