шли люди чтобы свернуть ковры и разобрать трон.
Конечно они не сбросили вождя на землю, но недвусмысленно намекнули что он им мешает. Темрай извинился и оставил их выполнять свою работу.
ГЛАВА ВОСЬМАЯ
Устойчивая популярность, которой пользовался Патриарх Перимадеи среди граждан города, объяснялась их отношением к его должности, которая в разное время считалась утомительной, обременительной или синекурой, в зависимости от того, насколько глубоко обыватели задумывались над проблемой. Поскольку Патриарх всего лишь возглавлял Орден философов и ученых, занятых изучением далеких от практической жизни аспектов бытия, у горожан не было причин любить или почитать его, однако Алексий продолжал пользоваться любовью и восхищением. Выяснив, что его считают за мага, который защищает город от всяческих напастей вроде нашествий злых демонов, эпидемий чумы и ураганов, Алексий пришел в отчаяние. Затем он выбросил это из головы.
Когда весть о болезни Патриарха распространилась по городу, Алексий несколько раз столкнулся с проявлениями чрезмерной любви и обожания, исходивших от встревоженных горожан, которые, несомненно, хотели, чтобы он поскорее поправился и вновь стал на защиту города, прежде чем случится что-то непоправимое. Каждое утро у дверей своей кельи он находил цветы, фрукты, счастливые талисманы. Заботливые престарелые дамы присылали горшки с теплым мясным бульоном, высокопоставленные члены Ордена, словно им больше нечем было заняться, принимали делегации шумных сияющих детей, которые приносили венки из пахучих трав, сплетенные собственными неумелыми руками. Эта навязчивая забота доставляла столько беспокойства, что, как только Патриарх смог встать с кровати он вышел на балкон и приветствовал толпы горожан в надежде, что благожелательные преследователи наконец успокоятся.
Как это трогательно, - прожурчал Геннадий, когда Алексий дрожащей походкой побрел к кровати, придерживая сведенную судорогой руку. Совершенно посторонние люди в любую погоду приходят под окна твоего дома и забрасывают площадь цветами...
- Если кто-нибудь объяснит мне, как стог душистого сена может исцелить сердечную болезнь, я опубликую рецепт и разбогатею, - буркнул Алексий, укутываясь в одеяло. - Почему меня не могут оставить в покое?
- Потому что, - нежно промурлыкал Геннадий, - у тебя есть обязанности перед согражданами. Народу нужно кого-то любить, но люди не могут любить правительство - его никто не любит, - и они выбрали тебя. Ты должен быть с ними поласковей.
- Ты слышал, что они говорят? - простонал Алексий, зарываясь головой в подушку. - Они говорят, будто я сражался с неведомой тварью, насланной на город злобными врагами, и, естественно, победил, но получил тяжелую рану. Столько усилий, потраченных на то, чтобы убедить их, что мы не маги...
- Только добавили им уверенности в обратном, - довольно закончил собеседник. - Вот если бы ты разгуливал по городу в темно-синем хитоне, расшитом загадочными письменами, тебя бы тотчас объявили шарлатаном и забросали тухлыми яйцами. - Геннадий нехотя поднялся - Отдыхай, друг мой, от волнения ты начинаешь брюзжать.
Я знаю, ответил Патриарх. - Больше всего меня угнетает то, что я вынужден сидеть взаперти, когда нужно столько сделать?
- Не тревожься, - твердо сказал Геннадий, - твои расторопные секретари отлично справляются со всеми текущими делами - на мой взгляд, лучше, чем ты сам, и прочитывают все последние теоретические изыскания, так что даже я способен пересказать их тебе нормальным языком. Что касается всего остального, - Архимандрит многозначительно посмотрел на Алексия, - похоже, что с тех пор, как эти двое убрались туда, откуда пришли, все успокоилось. Думаю, мы должны быть благодарны, что сумели избавиться от них, прежде чем случилось что-то действительно серьезное.
Патриарх задумчиво кивнул. В течение получаса после того, как островитяне отправились своей дорогой, Алексий испытал на себе все прелести противодействия, которые, он знал наверняка, ему не суждено забыть. Но, пролежав два месяца в кровати, созерцая изрядно надоевшую мозаику, мудрец сумел взглянуть на случившееся другими глазами. Его глупые эксперименты по удаленному проклятию совпали по времени с присутствием в городе натурала, обладающего огромной неуправляемой силой, а потому не умеющего контролировать последствия своего вмешательства.
С отъездом девушки противодействие прекратилось (иначе к настоящему моменту Патриарх был бы, несомненно, мертв), и все тем или иным образом стало на свои места. Немногословные отчеты Геннадия свидетельствовали, что Лордан ведет безупречную жизнь процветающего тренера, загадочная девушка, по всей видимости, исчезла, и за последнее время не произошло никаких выдающихся событий вроде эпидемии чумы или разрушительного землетрясения. Словом, все шло своим чередом...
...хотя, безусловно, Алексий понимал, что обманывает самого себя. Он не мог забыть кошмарного ощущения, как им манипулируют - манипулируют с тои же легкостью, с какой Бардас Лордан обращается со своим любимым клинком. Это была не девушка, Патриарх мог поклясться, не ее довольно заурядный брат и уж тем более не один из жителей города. Возникал вопрос - кто? И другой, еще более тревожный: зачем?
- Я пойду, - сказал Геннадий, - зайду попозже. Ах да, там Далматий дожидается с письмами. Нет грешникам покоя...
Алексий подавил стон, глядя, как Далматий, самый бесцеремонный и суетливый из его секретарей, входит в опочивальню. Геннадий, по понятным причинам, исчез, Предоставив Алексию справляться собственными силами.
- Ничего такого, что бы могло вас побеспокоить, - прострекотал юноша, бросая увесистую связку пергаментов на стол и зажигая толстую свечу в изголовье кровати Патриарха. - Несколько энциклик для Архимандритов по вопросам доктрины...
- Какие вопросы доктрины? Мы ученые, а не священнослужители...
Далматий с состраданием посмотрел на Патриарха, в его взгляде читалось снисходительное терпение к тяжелобольному, страдающему человеку.
- Я рассказывал вам на прошлой неделе, - сказал он, - о генеральном конклаве, который пытается разрешить синтезодиатический парадокс путем сведения семи основных Принципов к шести. Это все...
- Великолепно, - возмущенно проворчал Алексий. - Законы природы изменяют путем открытого голосования. Кажется, пора встать с кровати и остановить это безумие.
Вам никогда не приходило в голову, - с намеренной жестокостью произнес Далматий, - что, как только вы спустите ноги на пол, доктора сдерут с вас кожу живьем? Как бы там ни было, - продолжал он, разобрав толстую связку документов, секретарь помахал ими перед лицом Патриарха, - здесь находятся декреталии и ваша личная почта.
Пока Алексий подписывал письма, стараясь при этом не закапать постель свечным воском, Далматий излагал ему последние новости и слухи.
- Поговаривают, - болтал он, - что кочевники опять что-то затевают. На мой взгляд, пора принять к ним суровые меры.
Алексий, пролив на тыльную сторону ладони немного носка, поднял глаза и спросил:
- Да ну? Какие же, например?
- Снарядить армию, - ответил Далматий. - Разделаться с ними раз и навсегда, Я хочу сказать, что, на мой взгляд, крайне неблагоразумно позволять ордам необузданных варваров жить у нас на пороге.
Патриарх погрузился в воспоминания. Шесть лет назад, если память ему не изменяла, Далматий вместе с двумя сотнями других беженцев находился на борту утлого судна, под покровом ночи спешно покидавшего Блемию. Вина этих людей состояла в том, что их носы оказались слишком длинны, а волосы - не того цвета. Сегодня юноша с легкостью мог бы затеряться в толпе между Академией и Возничим мостом. Шести недолгих лет с лихвой хватило, чтобы забыть боль людской нетерпимости, если сейчас он с легкостью рассуждал о бездумном преследовании других.
- Не думаю, что у нас до сих пор осталась армия, - спокойно ответил Патриарх, - я бы знал об этом.
- Можно провести мобилизацию, - возразил Далматий. - Кроме того, существует гвардия. Более чем до статочно, чтобы преподать кучке грязных варваров хороший урок. Они что-то затевают на равнинах в верховьях реки, зачем-то сплавляют лес. Бред какой-то. Нет, ну скажите на милость, зачем варварам столько леса? - добавил он с усмешкой.
* * *
Лордан, когда ему задали примерно тот же
