землю унесть.
Куда б утекли фонари околотка С пролетками и мостовыми, когда б Их марево не было, как на колодку, Набито на гул колокольных октав?
Но вот их снимали, и, в хлопья облекшись, Пускались сновать без оглядки дома, И плотно захлопнутой нотной обложкой Bалилась в разгул листопада зима.
Ей недоставало лишь нескольких звеньев, Чтоб выполнить раму и вырасти в звук, И музыкой - зеркалом исчезновенья Качнуться, выскальзывая из рук.
В колодец ее обалделого взгляда Бадьей погружалась печаль, и, дойдя До дна, подымалась оттуда балладой И рушилась былью в обвязке дождя.
Жестоко продрогши и до подбородков Закованные в железо и мрак, Прыжками, прыжками, коротким галопом Летели потоки в глухих киверах.
Их кожаный строй был, как годы, бороздчат, Их шум был, как стук на монетном дворе, И вмиг запружалась рыдванами площадь, Деревья мотались, как дверцы карет.
Насколько терпелось канавам и скатам, Покамест чекан принимала руда, Удар за ударом, трудясь до упаду, Дукаты из слякоти била вода.
Потом начиналась работа граверов, И черви, разделав сырье под орех, Вгрызались в сознанье гербом договора, За радугой следом ползя по коре.
Но лето ломалось, и всею махиной На август напарывались дерева, И в цинковой кипе фальшивых цехинов Тонули крушенья шаги и слова.
Но вы безответны. B другой обстановке Недолго б длился мой конфуз. Но я набивался и сам на неловкость, Я знал, что на нее нарвусь.
Я знал, 1000 что пожизненный мой собеседник, Меня привлекая страшнейшей из тяг, Молчит, крепясь из сил последних, И вечно числится в нетях.
Я знал, что прелесть путешествий И каждый новый женский взгляд Лепечут о его соседстве И отрицать его велят.
Но как пронесть мне этот ворох Признаний через ваш порог? Я трачу в глупых разговорах Все, что дорогой приберег.
Зачем же, земские ярыги И полицейские крючки, Вы обнесли стеной религий Отца и мастера тоски?
Зачем вы выдумали послух, Безбожие и ханжество, Когда он лишь меньшой из взрослых И сверстник сердца моего. 1916, 1928 Борис Пастернак. Сочинения в двух томах. Тула, 'Филин', 1993.
МАРБУРГ Я вздрагивал. Я загорался и гас. Я трясся. Я сделал сейчас предложенье,Но поздно, я сдрейфил, и вот мне - отказ. Как жаль ее слез! Я святого блаженней.
Я вышел на площадь. Я мог быть сочтен Вторично родившимся. Каждая малость Жила и, не ставя меня ни во что, B прощальном значеньи своем подымалась.
Плитняк раскалялся, и улицы лоб Был смугл, и на небо глядел исподлобья Булыжник, и ветер, как лодочник, греб По лицам. И все это были подобья.
Но, как бы то ни было, я избегал Их взглядов. Я не замечал их приветствий. Я знать ничего не хотел из богатств. Я вон вырывался, чтоб не разреветься.
Инстинкт прирожденный, старик-подхалим, Был невыносим мне. Он крался бок о бок И думал: 'Ребячья зазноба. За ним, К несчастью, придется присматривать в оба'.
'Шагни, и еще раз',- твердил мне инстинкт, И вел меня мудро, как старый схоластик, Чрез девственный, непроходимый тростник Нагретых деревьев, сирени и страсти.
'Научишься шагом, а после хоть в бег',Твердил он, и новое солнце с зенита Смотрело, как сызнова учат ходьбе Туземца планеты на новой планиде.
Одних это все ослепляло. Другим Той тьмою казалось, что глаз хоть выколи. Копались цыплята в кустах георгин, Сверчки и стрекозы, как часики, тикали.
Плыла черепица, и полдень смотрел, Не смаргивая, на кровли. А в Марбурге Кто, громко свища, мастерил самострел, Кто молча готовился к Троицкой ярмарке.
Желтел, облака пожирая, песок. Предгрозье играло бровями кустарника. И небо спекалось, упав на кусок Кровоостанавливающей арники.
В тот день всю тебя, от гребенок до ног, Как трагик в провинции драму Шекспирову, Носил я с собою и знал назубок, Шатался по городу и репетировал.
Когда я упал пред тобой, охватив Туман этот, лед этот, эту поверхность (Как ты хороша!)- этот вихрь духоты О чем ты? Опомнись! Пропало. Отвергнут.
. . . . . . . . . . . . . . .
Тут жил Мартин Лютер. Там - братья Гримм. Когтистые крыши. Деревья. Надгробья. И все это помнит и тянется к ним. Все - живо. И все это тоже - подобья.
О, нити любви! Улови, перейми. Но как ты громаден, обезьяний, Когда над надмирными жизни дверьми, Как равный, читаешь свое описанье!
Когда-то под рыцарским этим гнездом Чума полыхала. А нынешний жуел Насупленный лязг и полет поездов Из жарко, как ульи, курящихся дупел.
Нет, я не пойду туда завтра. Отказ Полнее прощанья. Bсе ясно. Мы квиты. Да и оторвусь ли от газа, от касс,Что будет со мною, старинные плиты?
Повсюду портпледы разложит туман, И в обе оконницы вставят по месяцу. Тоска пассажиркой скользнет по томам И с книжкою на оттоманке поместится.
Чего же я трушу? Bедь я, как грамматику, Бессонницу знаю. Стрясется - спасут. Рассудок? Но он - как луна для лунатика. Мы в дружбе, но я не его сосуд.
Ведь ночи играть садятся в шахматы Со мной на лунном паркетном полу, Акацией пахнет, и окна распахнуты, И страсть, как свидетель, седеет в углу.
И тополь - король. Я играю с бессонницей. И ферзь - соловей. Я тянусь к соловью. И ночь побеждает, фигуры сторонятся, Я белое утро в лицо узнаю. 1916, 1928 Борис Пастернак. Сочинения в двух томах. Тула, 'Филин', 1993.
* * * Дик прием был, дик приход, Еле ноги доволок. Как воды набрала в рот, Взор уперла в потолок.
Ты молчала. Ни за кем Не рвался с такой тугой. Есл 1000 и губы на замке, Вешай с улицы другой.
Нет, не на дверь, не в пробой, Если на сердце запрет, Но на весь одной тобой Немутимо белый свет.
Чтобы знал, как балки брус По-над лбом проволоку, Что в глаза твои упрусь, В непрорубную тоску.
Чтоб бежал с землей знакомств, Видев издали, с пути Гарь на солнце под замком, Гниль на веснах взаперти.
Не вводи души в обман, Оглуши, завесь, забей. Пропитала, как туман, Груду белых отрубей.
Если душным полднем желт Мышью пахнущий овин, Обличи, скажи, что лжет Лжесвидетельство любви. Борис Пастернак. Сочинения в двух томах. Тула, 'Филин', 1993.
ПОД ОТКРЫТЫМ НЕБОМ Вытянись вся в длину, Во весь рост На полевом стану В обществе звезд.
Незыблем их порядок. Извечен ход времен. Да будет так же сладок И нерушим твой сон.
Мирами правит жалость, Любовью внушена Вселенной небывалость И жизни новизна.
У женщины в ладони, У девушки в горсти Рождений и агоний Начала и пути. Борис Пастернак. Сочинения в двух томах. Тула, 'Филин', 1993.
РАЗЛУКА С порога смотрит человек, Не узнавая дома. Ее отъезд был как побег. Везде следы разгрома.
Повсюду в комнатах хаос. Он меры разоренья Не замечает из-за слез И приступа мигрени.
В ушах с утра какой-то шум. Он в памяти иль грезит? И почему ему на ум Все мысль о море лезет?
Когда сквозь иней на окне Не видно света божья, Безвыходность тоски вдвойне С пустыней моря схожа.
Она была так дорога Ему чертой любою, Как моря близки берега Всей линией прибоя.
Как затопляет камыши Волненье после шторма, Ушли на дно его души Ее черты и формы.
В года мытарств, во времена Немыслимого быта Она волной судьбы со дна Была к нему прибита.
Среди препятствий без числа, Опасности минуя, Волна несла ее, несла И пригнала вплотную.
И вот теперь ее отъезд, Насильственный, быть может! Разлука их обоих съест, Тоска с костями сгложет.
И человек глядит кругом: Она в момент ухода Все выворотила вверх дном Из ящиков комода.
Он бродит и до темноты Укладывает в ящик Раскиданные лоскуты И выкройки образчик.
И, наколовшись об шитье С невынутой иголкой, Внезапно видит всю ее И плачет втихомолку. 1953 Чудное Мгновенье. Любовная лирика русских поэтов. Москва, 'Художественная литература', 1988.
ВЕСНА Весна, я с улицы, где тополь удивлен, Где даль пугается, где дом упасть боится, Где воздух синь, как узелок с бельем У выписавшегося из больницы.
Где вечер пуст, как прерванный рассказ, Оставленный звездой без продолженья К недоуменью тысяч шумных глаз, Бездонных и лишенных выраженья. 1918 Борис Пастернак. Сочинения в двух томах. Тула, 'Филин', 1993.
ПОСЛЕ ГРОЗЫ Пронесшейся грозою полон воздуx. Все ожило, все дышит, как в раю. Всем роспуском кистей лиловогроздыx Сирень вбирает свежести струю.
Все живо переменою погоды. Дождь заливает кровель желоба, Но все светлее неба переxоды, И высь за черной тучей голуба.
Рука xудожника еще всесильней Со всеx вещей смывает грязь и пыль. Преображенней из его красильни Выxодят жизнь, действительность и быль.
Воспоминание о полувеке Пронесшейся грозой уxодит вспять. Столетье вышло из его опеки. Пора дорогу будущему дать.
Не потрясенья и перевороты Для новой жизни очищают путь, А откровенья, бури и щедроты Душе воспламененной чьей- нибудь. Июль 1958 Борис Пастернак. Сочинения в двух томах. Тула, 'Филин', 1993.
ВЕТЕР Я кончился, а ты жива. И ветер, жалуясь и плача, Раскачивает лес и дачу. Не каждую сосну отдельно, А полностью все дерева Со всею далью беспредельной, Как парусников кузова На глади бухты корабельной. И это не из удальства Или из ярости бесцельной, А чтоб в тоске 1000 найти слова Тебе для песни колыбельной. 1953 Борис Пастернак. Сочинения в двух томах. Тула, 'Филин', 1993.
ОСЕНЬ Я дал разъехаться домашним, Все близкие давно в разброде, И одиночеством всегдашним Полно всё в сердце и природе.
И вот я здесь с тобой в сторожке. В лесу безлюдно и пустынно. Как в песне, стежки и дорожки Позаросли наполовину.
Теперь на нас одних с печалью Глядят бревенчатые стены. Мы брать преград не обещали, Мы будем гибнуть откровенно.
Мы сядем в час и встанем в третьем, Я с книгою, ты с вышиваньем, И на рассвете не заметим, Как целоваться перестанем.
Еще пышней и
