Любовница президента

— Привет, Джефф, давно не виделись, — сказал Нортон. Ему показалось, что он сходит с ума, что Лафайет-сквер, люди и Белый дом — часть гигантской кинодекорации, и он единственный, кто не читал сценария.

— Послушай, — нетерпеливо сказал Джефф Филдс, — мне нужно многое сказать, а времени у меня мало.

— Для начала скажи, почему твой бандит треснул меня тогда по затылку?

— Таких инструкций он не получал, — сказал актер. — Вышла промашка. Я извиняюсь. Ты удовлетворен?

— Конечно, — сказал Нортон. — Все забыто. Что привело тебя в цитадель демократии?

— Подожди, — прошептал актер и кивнул на скамейку напротив. Седой старик в мятом костюме и галстуке с суповыми пятнами плюхнулся на нее и стал читать книгу в бумажной обложке под заглавием «Рассказы о могуществе».

— Пойдем отсюда, — сказал Филдс.

— Ты сам выбрал этот парк, приятель, — запротестовал Нортон, но актер уже поднялся. Нортон вздохнул и пошел за ним по гравийной дорожке, за статуей Энди Джексона они нашли свободную скамейку. Неприметный молодой негр в рубашке с короткими рукавами сидел неподалеку на траве. Едва увидев двух белых, он встал и ушел.

— Кругом либо охотники, либо дичь, Филдс, — сказал Нортон. — Даже белки снабжены микрофонами. Единственное спасение — бормотать под нос.

— Слушай, Бен, я много передумал с тех пор, как мы виделись в Палм-Спрингсе. Ты вел со мной честную игру, а я с тобой — нет. Теперь буду откровенен. То, что я скажу, может тебе и не понравиться, но это правда. Только прошу, пусть все будет между нами.

— Ничего не обещаю, — сказал Нортон. — Никаких обещаний тем, кто приказывает швырять своих гостей в канавы.

— Я был с Донной ближе, чем говорил тебе, — сказал актер. Казалось, он так сосредоточился на своей роли, что не слушал Нортона. — Обо мне говорят, что я бабник. И, в общем, не зря. Почти все женщины, что мне встречались, ничего, кроме секса, не знают, ничем больше не интересуются и ничего больше не хотят. Но Донна была совсем другой. Познакомились мы с ней во время кампании — главная моя ошибка, что я пытался играть в эту игру. Сперва было забавно, но я оказался не в своей лиге. Уитмор просто использовал меня. В конце концов я это понял. Я был вроде обезьяны, которой привлекают толпу. И собрал немало зрителей. Но мне было одиноко. А потом я сблизился с Донной, она была единственным порядочным человеком в этом бродячем цирке. Я любил поговорить на политические темы, а она, в отличие от всех прочих женщин, разбиралась в политике не хуже меня. Даже лучше, черт возьми. Я привязался к этой цыпочке. После кампании, когда она уехала в Кармел, я несколько раз наведывался к ней. Она жила одиноко, мы недурно проводили время, и в конце концов я уговорил ее приехать ко мне в Палм-Спрингс. Послушай, все это я к тому, что у меня было намерение жениться на ней. А она отказалась наотрез. Спасибо, не надо. Я даже не поверил. Ты не представляешь, что выделывали некоторые цыпочки, стремясь выйти за меня. Адвокаты мои говорят, что если я не сделаю вазэктомию, то мне до восьмидесяти лет придется быть ответчиком в делах по установлению отцовства.

— Раз невтерпеж, берись за нож, — пробормотал Нортон.

— Слушай, прекратишь ты свои шутки? Пойми, что эту цыпочку я любил не меньше, чем ты.

— Тогда чего ж ты называешь ее цыпочкой? И почему бы не перейти к сути этой душераздирающей истории?

— Суть в том — тебе это может не понравиться, но я с тобой откровенен, — что если, как я слышал, она была беременна, то от меня. Вторую неделю января мы провели вместе. Она приезжала ко мне. Должно быть, тогда все и произошло.

Филдс умолк, его жилистое тело напряглось, изящно очерченные губы плотно сжались, знаменитые карие глаза сверкали за темными очками. Нортон подумал, что актеру невозможно играть в темных очках, потому что глаза выражают очень много эмоций.

— Зачем ты носишь очки, Джефф? Скрываешься от поклонников или от Старшего Брата?

— Это и все, что ты можешь сказать?

— А что бы ты хотел услышать?

— Ты не хочешь послушать дальше?

— А что может быть дальше?

— Слушай, мне понятны твои чувства, но я не знал, что она беременна. После той январской недели мне пришлось на три месяца уехать в Испанию. Возвратясь, я позвонил ей. Тогда она и спросила, можно ли ей пожить в моем вашингтонском доме. Я говорил тебе, что Донна не сказала, зачем едет сюда. Это вторая ложь. Она сказала, что хочет повидать знакомых и навести кое-какие справки для своей книги. Упоминала она и тебя. Она слышала, что ты должен вернуться из Парижа, и хотела устроить тебе сюрприз. Слушай, я знал, что какое-то время они с Уитмором тянулись друг к другу, и спросил, не влечет ли ее в Вашингтон и это. Она ответила, что та история здесь ни при чем, что все давно забыто.

На лбу у актера сверкали мелкие капельки пота, и, подумал Нортон, несколько капелек истины сверкало в том, что он сказал.

— Как тебе стало известно?

— О чем?

— Что Донна была беременна?

— Это разузнал мой адвокат. Как, не знаю. Я плачу ему большие деньги, чтобы он разузнавал всякую всячину.

Мимо них проходил косматый парень в комбинезоне, он нес гирлянду детских воздушных шаров.

— Почем они? — спросил Нортон.

— По доллару, братец, — сказал парень.

— Это грабеж, братец, — в тон ему ответил Нортон.

— Цены поднимаются вверх, дружище. Тонна резины сейчас стоит восемьдесят долларов.

— А они поднимаются?

— Что?

— Шары. Поднимаются они над этим жадным миром? Ну, летают?

— А, конечно. Так высоко, что не углядишь.

Нортон вручил парню потемневшие полдоллара с профилем Кеннеди, две монеты по двадцать пять центов и выбрал ярко-голубой шар. С минуту он забавлялся им, дергал за веревочку, заставляя плясать перед глазами, потом выпустил и стал смотреть, как шар поднимается над деревьями. Через несколько секунд ветер подхватил его и понес к Белому дому.

— Что это должно означать? — устало спросил Филдс.

— Проверяю локаторы Белого дома, — ответил Нортон. — Смотри, сейчас в небо взовьются десять «фантомов», и шарику конец. Слушай, почему ты не приехал ко мне на работу?

— Что?

— Почему ты не захотел приехать ко мне и рассказать это у меня в кабинете? Почему выбрал парк? Очень любишь белок?

— Не люблю юридические конторы, — ответил Филдс. — Я провел в них слишком много времени. Видеть их не могу.

«Это, — подумал Нортон, — самое разумное из того, что сказал актер».

Филдс достал из кармана платок с монограммой, снял очки и вытер лоб. Под глазами у него появились круги, а на лице морщинки, которых при прошлой встрече не было.

— Бен, последний месяц был у меня тяжелым. Но теперь я сказал тебе правду, и на душе стало легче. Делай, что хочешь, хоть убей меня, но это правда!

Нортон зевнул.

После долгой паузы актер спросил:

— Черт возьми, скажешь ты что-нибудь?