– Нет, не то, – перебила Карла с досадой. – Одно дело – страх, когда в тебя стреляют и ты спасаешь свою жизнь… Или просто нервничаешь перед тем, как сделать решительный шаг… А иногда чувство страха преследует тебя даже во сне! Ты не боишься будущего, Карл?
Кремер на секунду зажмурил глаза. Он понял, что тревожит Эрнестину, но ее переживания не взволновали и не могли взволновать его. То, чего она боялась, было желанным для него.
– У меня раскалывается голова и порой не хочется жить, – с горечью продолжала Эрнестина. – Что со всеми нами будет? Ты не задумывался над этим?
Кремер покачал головой.
– Счастливый человек… И ты сможешь смотреть в глаза тем, кто придет к нам победителями?
– Нас еще не победили, и неизвестно, как еще все повернется, – попробовал перевести разговор на другое Карл. – Фюрер обещает нам, что…
– Погоди, – остановила его Эрни, – дело не в том, кто и что обещает… Отец говорит, что мы ни в чем не виновны, что мы лишь исполняли свои обязанности, и никто на свете ни в чем не может обвинять нас. Гестапо и СС – не наша выдумка, и то, что уничтожались евреи, тоже по касается нас. Но это же не так… Скажи мне, Карл… Ведь не так?…
Девушка часто-часто заморгала, и Карлу показалось, что она сейчас заплачет. Он понимал ее и мог бы ответить прямо, честно, но не имел права. Потому и ответил с деланным равнодушием:
– Я не желаю еще и этим забивать себе голову. Моя совесть чиста – и это главное.
– И ты считаешь свою совесть чистой только потому, что не держал в руках оружия?
– А почему бы и нет?
Разговор начинал интересовать Карла, и он подзадорил Эрнестину.
– Наверное, я боюсь потому, что чувствую себя виноватой, – вздохнула она. – Ведь там, – неопределенно махнула рукой, – всех нас считают врагами – воевал ты или нет. Немец – и все…
Карл вспомнил Ульмана, и горький клубок подступил к горлу. Но чем он мог помочь Эрнестине? Рассказать о смерти старого Фридриха?
– Со временем все станет на свои места, – сказал задумчиво. – Конечно, трудно сразу остудить разбушевавшиеся страсти, и каждому из нас придется пережить немало горьких минут. Мы заслужили их. Если не вы лично, так ваш брат или знакомый строили концлагеря и запускали ФАУ. И все же, я уверен в этом, пройдет время и станет ясно, кто порядочный человек, а кто негодяй. Главное – не запачкать себя. Ни сейчас, ни потом… – Кремер посмотрел на Эрнестину и увидел в ее глазах слезы.
– А если не можешь найти границу между грязью и чистотой? – прошептала едва слышно.
«Конечно, – подумал Карл со злостью. – Танцевать с эсэсовскими офицерами, любоваться военными парадами, мечтать об украинских и приволжских землях, жить в роскошной вилле, зная, что это вечно и даровано богом, – очень приятно. А теперь, когда наступает расплата, заговорила совесть, стало страшно. Что ж, тяжелое похмелье!…»
Эрнестина посмотрела на него грустными глазами и сказала:
– Отец хочет отправить меня с матерью в Швейцарию. Там у нас под Женевой собственный дом, и он считает, нам будет там лучше. А я хочу посоветоваться с тобой.
– Если бы у меня была такая возможность, – ни на миг не задумался Карл, – давно бы уехал в Швейцарию.
– Это так далеко от тебя…
– Я приеду, как только улажу дела, – подбодрил ее Кремер. – Тебе там будет легче и, – улыбнулся ободряюще, – скорее избавишься от страха перед будущим.
Девушка взглянула на него с укоризной.
– Ты ничего не понял, – обиделась, – бомбардировки не пугают меня, и ни один суд не осудит нас. Страшнее, когда осуждаешь себя сам. От этого суда не спрячешься нигде.
– Муки совести? – спросил Карл с едва заметной иронией, но Эрнестина сразу почувствовала это.
– Я была о вас лучшего мнения! – вспыхнула, но тут же безнадежно махнула рукой. – Мужчины – все толстокожие.
– Бегемоты, – невесело пошутил Кремер. – Вы никогда не мечтали об охоте на гиппопотамов? Представьте, речка, заросли и гиппопотамы… Целое стадо гиппопотамов…
– С меня хватит и одного толстокожего, – отрезала девушка.
Карл не выдержал и рассмеялся. Глядя на него, повеселела и Эрни. Посмотрела на часы.
– Жаль, что мы отпустили шофера, – пожалела она. – Мне надоело здесь и хочется проехаться.
– Машина будет через сорок минут, а пока – пейте шампанское.
Они сидели в отдельном кабинете одного из лучших ресторанов Нейштадта. Эрнестина заехала за Карлом – у нее были билеты на концерт, но как-то так вышло, что на концерт не пошли, и девушка предложила выпить по бокалу вина. Теперь Карл знал почему. Эрнестине хотелось выговориться. Это всегда так – неразделенную душевную тяжесть переносить труднее, и дружеская поддержка, даже одно сочувственное слово в такие моменты дороже всего.
Кремер взял бутылку. Вино переливалось в фужер пенной струйкой, со дна поднимались пузырьки и взлетали над поверхностью мельчайшими брызгами – это нравилось Карлу, и он нарочито медленно наполнял бокалы.
Скрипнула дверь – Кремер чуть было не разлил вино. Недовольно взглянул на официанта – так не вовремя тот вошел. К тому же и счет принес, хотя никто не просил его.
