Сдавайтесь!
– Быстрее! – Ветров потянул за собой Горста, но со ступенек резанули автоматы. Горст споткнулся и упал. Юрий наклонился над ним, чтобы помочь ему, но паренек не шевелился, неудобно уткнувшись прямо лицом в груду битого кирпича.
Ветров распластался рядом с ним, стреляя наудачу.
– Горст… – схватил юношу за руку. – Что с тобой, Горст?
– Сдавайтесь! – закричали опять от входа, и вдруг Юрий понял, что Горста уже нет – почувствовал, как холодеет рука паренька.
А может, показалось? Может, Горст лишь тяжело ранен?
Но надо было принимать немедленное решение: со ступеней властный голос повторил:
– Сдавайтесь, сопротивление бессмысленно, вы окружены!
А у него нет даже нескольких секунд подумать…
Ветров выпустил руку Горста. Достал гранату и, не вставая, кинул в сторону входа. Грохот взрыва, усиленный сводами подвала, оглушил Юрия. Послышались крики, стоны, кто-то ринулся наверх, обрушилось что-то тяжелое, и все стихло…
Ветров отполз за угол стены, стал пробираться по узкому и низкому, похожему на канализационный ход, коридору. О проклятье, тупик! Пришлось возвращаться назад. По пути ощупывал стены справа и слева. «И фонарика не включишь!» – подумал с досадой. Двигался медленно – где же второй ход? Но вот рука провалилась в пустоту. Боковой ход. Свернул в него. Долго полз. Нащупал полуразрушенные ступени. Стал карабкаться по ним и… увидел свет.
Рассеянный свет, и падающие сверху снежинки.
Юрий осторожно выглянул из развалин. Подумал: если гестаповцы окружили и эту улицу… Но вряд ли. Кому известно, что под землей сохранился этот лабиринт?
Улица. И по ней идут люди…
Ветров спрятал в карман пистолет и решительно вышел на улицу. Никто не обратил на него внимания. Юрий вскочил в отходящий от остановки трамвай и доехал до моста. Все время его не оставляла мысль, что поступил нехорошо. Но что он мог сделать? Вынести Горста из подъезда? Об этом нечего было и думать, это было бы безумием…
Нет, он сделал все, что требовали от него обстоятельства и здравый смысл. Не мог же он поставить под удар существование группы. Кроме того, Центр приказал: основное задание – помощь Карлу Кремеру…
И все же на душе было тяжко, Юрий не находил себе оправдания. А если Горста только ранили, если он только потерял сознание? Значит, он оставил врагам раненого…
Что из этого может выйти?
Ветров продолжал рассуждать. Кто-то навел на них гестапо. Горст говорил Штеккеру, что в поселке у него есть друг, на которого можно положиться, и называл фамилию. Надо обязательно проверить: если этот инвалид – агент гестапо, необходимо принимать срочные меры… Но неизвестно, что рассказал тому типу Горст и о чем тот сам мог узнать…
Кроме того, Горст знает Штеккера. А если он только ранен, и гестапо заставит его говорить? Правда, Штеккер ручался за парня, но следует ориентироваться на худшее… Нужно позвонить фельдфебелю – пусть немедленно оборвет все связи.
Где же ближайший телефон?
В бокалах пенилось шампанское. Карл Кремер поднял свой бокал, но не пил, заглядевшись на причудливую игру света в хрустальных гранях. Рука чуть-чуть дрожала, и свет, казалось, двигался в бокале, жил в нем, вырываясь изредка зеленой или красной вспышкой. Эти вспышки напомнили Карлу цветные сполохи московских салютов, и он поднял бокал еще выше, мысленно и сам салютуя. Подержал мгновение и опорожнил единым духом, забыв, где он и с кем, – так реально рассыпались перед ним ракеты, вырвав из темноты кремлевские стены и купола Василия Блаженного…
Тряхнул головой, освобождаясь от видения. По ту сторону стола кутается в меховую накидку Эрнестина, не сводя с него своих выпуклых глаз. Карлу стало неприятно, словно Эрнестина прочла его мысли.
– Почему ты не пьешь шампанское? – сказал первое, что пришло в голову, лишь бы нарушить молчание.
Эрни передернула плечами.
– Что-то холодно… – пожаловалась.
Кремер придвинул к ней рюмку с коньяком, но девушка снова упрямо покачала головой. Только пригубила, когда Карл, взяв из рук кельнера бутылку, сам налил ей.
– Может, кофе? – сделал еще одну попытку Карл.
– Не нужно ничего…
Эрнестина спрятала подбородок в пушистый мех, и снова Карлу стало не по себе под ее изучающим взглядом.
– Тебе никогда не бывает страшно? – спросила неожиданно.
Кремер снисходительно улыбнулся.
– Нет в мире человека, который не испытал бы этого, – начал тоном учителя. – Страх за собственную жизнь, за своих близких. Наконец, – повернул бокал за тонкую ножку, – страх быть обманутым, потерять имущество… Человек большую часть своей жизни чего-то боится…
Эрнестина не изменила позы.
