Лицо королевы выражает спокойствие. Она берет меня за руку:
– Джейн, когда твои родители отправили тебя ко мне, они уповали на то, что лорд-адмирал сможет посодействовать твоему браку с его величеством. Такие вещи требуют времени, но мы все уверены, что милорд однажды это устроит. Тебе не говорили, на тот случай, если дело сорвется, чтобы ты не питала тщетных надежд. Леди Тирвит напрасно проговорилась об этом, ведь клялась не разглашать тайны, но она, возможно, считала, что тебе все известно.
– Мне – замуж за короля? – шепотом спрашиваю я.
– Да, Джейн. Милое дитя, ты обладаешь всеми качествами, которыми должна обладать идеальная королева, ты была бы чудесной женой любому принцу. Более того, вас с королем объединяют общие взгляды на религию, и я не сомневаюсь, что его величество также желает этой партии, как и мы.
У меня пропадает дар речи. Так вот почему королевские фрейлины так со мной почтительны. Я-то думала, что это благодаря моему рождению или, возможно, учености.
Видя мое замешательство, королева Екатерина обнимает меня:
– Джейн, ты, наверное, с самого раннего детства знала, что однажды для тебя устроят династический брак, который принесет возвышение вашему дому.
– Я-то знала, сударыня, но и не думала заглядывать так высоко, – говорю я. – Миледи моя матушка всегда старалась внушить мне, что любовь не будет иметь значения при выборе мужа и я должна буду полюбить его после свадьбы. Но что меня сочтут достойной женой для самого короля – да он же величайший из государей в христианском мире!
– А я вижу, что и ты к нему не совсем холодна, – улыбается королева.
– Я едва с ним знакома, – краснею я, – и мы оба еще очень молоды. Я не ищу земной роскоши и возвышения, как известно вашему величеству, но я была бы рада выйти замуж за хорошего человека своего возраста, с которым у нас общая вера и интересы.
– Разумеется, – отвечает она. – Муж-ровесник – это благо. Я знаю девушек, которых против их воли выдали замуж за стариков, годившихся им в деды. Но король юн и обещает стать красивым мужчиной. Он более усердный христианин, чем его отец, гораздо серьезнее, и невозможно себе представить, чтобы его постигли подобные неудачи в семейной жизни.
– Думаю, я могла бы полюбить его, – робко говорю я. Раньше я никогда по-настоящему не задумывалась о замужестве. – И я изо всех постараюсь следовать примеру вашего величества, чтобы быть хорошей женой и королевой.
Королева с улыбкой гладит меня по руке. Душу мою переполняет чувство восторга.
– Наверное, сам Господь определил меня на это высокое место, – с придыханием говорю я. – Его намерения ясны. Он использует меня, Его покорное орудие, дабы свершилась воля Его в Англии. Целью моей жизни должна стать помощь и поддержка нашему первому королю-протестанту в его предначертанных свыше трудах.
– Я молюсь, чтобы это было так, – говорит королева, крепко сжимая мне руку.
– Теперь все становится на свои места, – говорю я. – Мои горести до сего времени были ниспосланы мне Господом, дабы испытать мою веру, подготовить и закалить для великого дела, что ждет впереди.
Ее величество взирает на меня с заметным волнением:
– Ты наделена поразительной для своего возраста сознательностью и мудростью. Словами не передать, как я рада, что ты так восприняла эту весть. Я очень хочу, чтобы ты была счастлива, но помимо того – чтобы ты знала: в твоей жизни есть высшая цель. Брак – это больше, чем политический расчет, а ты ощутила за этой практической сделкой, заключенной адмиралом и твоим отцом, Божью волю, и за это я благодарю Господа.
По велению королевы меня доставили во дворец для аудиенции у короля. Она попросила адмирала сказать регенту, что я достигла необыкновенных успехов в науках и что его величество должен встретиться и побеседовать со мной, поскольку ему может понравиться общество кузины-ровесницы.
При дворе теперь гораздо больше пекутся о манерах, чем в дни короля Генриха, так что королева прежде обучает меня необходимым правилам этикета. В назначенный полдень, когда о моем прибытии объявляют у дверей тронного зала, я три раза приседаю в реверансе, после того как вхожу в зал, не смея поднять глаз, чтобы не споткнуться. Поднявшись, делаю три шага и снова опускаюсь три раза подряд. Еще через три шага оказываюсь у подножия трона и снова трижды приседаю. Затем я опускаюсь на колени, и худая детская рука, унизанная кольцами, протягивается мне для поцелуя.
– Поднимитесь, кузина, добро пожаловать, – произносит король высоким повелительным голосом.
Напомнив себе, что я должна падать на колени всякий раз при обращении к нему, я встаю, поднимаю на него взгляд и вижу щуплого рыжеволосого мальчика, лопоухого, с острым подбородком. Он немного напоминает эльфа, хотя и очень величавого. Его глаза глядят холодно из-под полуприкрытых век. Наверное, подружиться с ним будет нелегко.
– Я наслышан о ваших совершенствах, – изволит начать его величество.
Снова став на колени, я робко отвечаю:
– Я стараюсь, как могу, сир.
– Вас обучает доктор Айлмер, – говорит он, немного оживляясь. – Доктор Чик высокого о нем мнения. Вам очень повезло с наставником, кузина.
Этот мальчик чуть моложе меня, но держится так, будто много старше.
– Я всей душой предана ему, сир.
– А что вы думаете об этом? – спрашивает король, вынимая из кармана пергамент, который он подает мне. Это перевод на греческий, и хорошо исполненный.
– Ваша собственная работа, сир? – отваживаюсь полюбопытствовать я.
– Да. Я сделал перевод сегодня утром. Так что же, кузина, каково ваше мнение? Интересно, вы уже изучали это?
И даже больше, думаю я, но, конечно, произнести этого вслух не могу, кроме того, я не должна впасть в грех гордыни. Мне это легко дается, и то не моя заслуга, но дар Божий.
– Я потрясена ученостью вашего величества, – говорю я.
– Могли бы вы перевести это обратно на латынь? – предлагает он, внимательно глядя на меня.
– Попытаюсь, сир. – Я смотрю на греческий текст, который как-то мгновенно обращается в моей голове в латынь. Я нарочно медлю, запинаюсь на одном-двух словах, но тем не менее король выглядит озадаченным.
– Доктора Айлмера следует поздравить с ученицей, – говорит он, когда я заканчиваю. В его голосе мне слышится ирония.
Потеряв интерес к урокам, он предлагает сыграть в карты. Король садится на стул с подушкой, а мне указывает на табурет. Придворные, изящные лорды и леди, с россыпями бриллиантов на одеждах павлиньей раскраски, присутствующие в отделанной гобеленами зале, окружают нас, чтобы понаблюдать за игрой. Во время оживленной партии моя скованность проходит. Ибо, несмотря на все условности, разделяющие нас, я, кажется, ему нравлюсь. Король редко улыбается, чересчур серьезен для своих лет, слишком сдержан, но вполне дружелюбен.
Покончив с игрой, он ведет меня в свою личную галерею, показывая портреты наших общих предков.
– Это король Генрих Седьмой, мой дед и ваш прадед, миледи Джейн. А это ваша бабушка, Мария Тюдор, герцогиня Суффолкская.
– Говорят, она была очень красива, сир.
– Вероятно, в молодости, но не на этом портрете, – бесхитростно замечает он.
– Мне нравится вот этот, – говорю я, указывая на изображение светловолосой молодой женщины в золотом платье и капоре. Король на секунду задерживает на нем взгляд.
– Это моя мать. Она умерла, когда я родился.
В его голосе нет ни тени чувства, но это и понятно. Он совсем ее не знал. Однако его холодная лаконичность обескураживает. Трудно себе представить, что короля вообще что-то может тронуть.
Вскоре настает время для его занятий стрельбой из лука. Когда мы прощается, я опускаюсь на колени и целую ему руку.
