когда он еще не был ректором или когда только-только занял этот пост, он знал в университете всех, да и во внутренней его жизни разбирался гораздо лучше, чем теперь. Он немного постоял в приемной, задумчиво глядя на дверь собственного кабинета. А что, если он действительно уйдет? Не совсем, конечно, а из ректоров. Возьмет да и снимет свою кандидатуру перед самыми выборами. Дескать, дорогу молодым. Или нет, лучше все-таки по состоянию здоровья. Какая, к черту, разница. Все равно никто не поверит ни в первое, ни во второе. Все равно ясно, как день, что он просто-напросто струсил. Ну и пусть. Уйдет, как в свое время Морозов, на кафедру и будет доживать там свой преподавательский век. А с ним поступят так же, как он с Морозовым, вышвырнут в два счета, не посмотрят ни на былые заслуги, ни на возраст, ни на опыт.
Из самого нижнего ящика стола вытащил ректор синюю папочку, открыл, полистал. Записи Рокотовой. Вот листок с планом организации работ по охране окружающей среды. Помнится, он улыбнулся тогда, взглянув на заголовок, и выкинул из головы. А ведь с тех пор университет уже трижды штрафовали экологические службы. Вот ведь, написано у Рокотовой про все эти лимиты и сбросы, и про питьевую воду, и про производственные помещения арендаторов. И что он вовремя не почитал? А вот на этот лист он, помнится, и смотреть не стал: предложение по передаче недостроенных объектов с баланса университета городу. Как же, хотелось корпуса отгрохать, планов было громадье, а теперь завяз с этим недостроем, ни толку, ни проку, одни проблемы. А ведь она-то предлагала меняться, городу – недострой, а университету новое здание в хорошем месте, а не здесь, у черта на куличках. И муниципалитет, помнится, был заинтересован, даже звонили оттуда, но Садовский возмутился и отказался. Эх, знать бы… Техника безопасности и охрана труда. Господи, смех и грех, ну что может случиться с сотрудниками университета, в чем их инструктировать и от чего охранять? Но вот сгорел же сторож, вот свалилась же библиотекарша со стремянки, рухнул водитель в гараже в яму… За всех взгрели его, Садовского, ректора, не обеспечившего, не предусмотревшего, не прикрывшегося вовремя инструкциями и подписями.
Он продолжал перебирать и перелистывать ее записи и, наконец, наткнулся на нечто неожиданное. Это был план подготовки к перевыборам. Конечно, он тогда не обратил на этот лист внимания, выборы ведь только-только прошли, зачем же было готовиться к новым? Но вот сейчас… Виктор Николаевич читал и понимал, что сейчас уже поздно. Поздно пить боржоми, когда почки отвалились. Проводить конференции и примазываться к чужим публикациям, раз уж нет своих, продвигать к защите тех, кого он наоборот топил, давать возможность преподавателям подработать легально, чтоб не брали взятки, увольнять Давыдова и загружать Зайцева, чтоб ушел сам, – все это уже поздно делать, когда до выборов рукой подать.
Неужели придется уходить? Что же делать? Ну что делать? Господи, ну пошли же ты мне какой-нибудь знак…
Дверь бесшумно отворилась. На пороге появилась величественная фигура профессора Жукова. Он церемонно поклонился, не дожидаясь приглашения, прошел в кабинет и уселся в низкое кресло в углу. На соседнее указал Садовскому. Тот даже задохнулся от возмущения, и брови его поползли вверх.
– Что вы себе позволяете, Павел Федорович?
– Идите садитесь, Виктор Николаевич, – сказал Жуков и даже похлопал по креслу, будто собаку подзывал. – Есть разговор в ваших же интересах, не для лишних ушей.
Садовский скрипнул зубами, вспомнил о грядущих выборах. Жукова он видел на своей стороне, не стоит его теперь отталкивать, можно и потом ему эту выходку припомнить. Он поднялся и нарочито медленно двинулся к креслу, к указанному креслу.
– Ну?
– Что-то рановато вы сегодня на работу приехали, Виктор Николаевич. С чего бы? – тихо и вкрадчиво спросил Жуков.
А какое ваше собачье дело, хотелось спросить Садовскому, но он просто промолчал.
– Я вот тоже сегодня раненько, – продолжал Жуков. – Люблю, знаете ли, пройтись поутру, пока не жарко. Пока маньяки спят. Вы, Виктор Николаевич, как думаете, утром ведь не так опасно?
– Оставьте, Павел Федорович, – раздраженно скрипнул зубами ректор. – Вы же видите, он нападает на женщин, нам с вами вряд ли грозит опасность. Да и поймают его скоро, стройка охраняется…
– Да неужели? И кем же, позвольте спросить? – Жуков аккуратно, как хрустальную, положил ногу на ногу и руки сложил на колене. – Я вот был сегодня у стройки, мимо шел. Нигде никого не видно. Хотя нет, кое-кого видел, только вряд ли это тот, о ком вы говорите, не похож он на сторожа.
– Кого же вы видели?
– Кого? Да вот Сомова Юрия Ивановича. А? Каково?
Что – каково? И кто такой этот Сомов? Садовский хотел задать эти вопросы, но не задал, вспомнил: Сомов – тот самый преподаватель, который последним видел Галину Петровну в тот день, когда на нее напали. Неужели он хочет сказать…
– Я вот что хочу сказать, – прервал его мысли Жуков, – скоро выборы. Ну я-то, разумеется, на вашей стороне, но ведь оппозиция сильна, ой как сильна! И даже вот не далее, как вчера, после ученого совета состоялся совет альтернативный.
– Да знаю я и про оппозицию, и про эти их тайные вечери, – отмахнулся Садовский, а ведь не знал, не знал, что и вчера они собирались. – Я их не опасаюсь.
– Да? И напрасно. Вы знаете, о чем ведутся там разговоры?
– Догадываюсь. Что еще делать оппозиции перед выборами, как не перемывать мне кости, – невесело усмехнулся ректор. – Это неотъемлемая составляющая моей должности, тут уж ничего не поделаешь.
– Виктор Николаевич, – Жуков накрыл руку Садовского своей холодной ладонью, – вы ничего не знаете. Против вас затеяли не просто игру с перемыванием костей, вас хотят совсем убрать с дороги, совершенно. Собственно, все эти убийства и маньяки придуманы только для того, чтобы убрать с дороги вас.
Садовский положительно устал от этих пустопорожних разговоров и мечтал избавиться от Жукова.
– Если они надеются, что меня из-за этих убийств посадят, то…
– Нет же, вас просто убьет этот самый маньяк.
Глава 17
Сегодня Кузе Ярочкину казалось, что детдом превратился в дурдом. В воздухе летало все, что можно
