воспитателей не спешил брать Митю Гуцуева в свою группу. Его пожалела Лариса Чумикова, у которой и без того собрались самые сложные во всем доме дети. Одним обормотом меньше, одним больше… Она решила, что справится.
Подлечившись, отъевшись и отдохнув, Митька Гуцуев сбежал. В первый раз его поймали довольно быстро. Он успел продать детдомовскую одежду, экипироваться на какой-то помойке и уехать на электричке в Ростов. Там его, поджидавшего поезд до Александрова, и взяли. Мальчишка кусался, плакал и матерился, как сапожник.
Он злился и на Ларису, когда его доставили в детдом, передрался со всеми одногруппниками и целый день рыдал на кровати, уткнувшись лицом в подушку. Лариса долго и терпеливо успокаивала и утешала мальчика. Он был не первым и не последним бродяжкой, которого привозили в их дом милиционеры. Большая часть этих ребят регулярно убегали. Многих ловили, иные возвращались сами. Они искали приключений, выпивки, даже наркотиков.
Митя Гуцуев искал маму.
Он ее почти не помнил. Даже имени ее не знал. Ее звали мама. Еще он помнил, что у него была сестра. Или брат. Старший. Или младший. Там, где они жили все вместе, Митя ходил в садик. И мама была с ним в садике весь день. Они вместе приходили и вместе уходили. Наверное, мама работала в детском саду. Сестра тоже ходила в этот сад. Или это был брат? Его звали Женя. Или ее?
Жанна Приемыхова ворвалась в распахнувшиеся перед ней двери игровой, как ураган в Новый Орлеан, вихрем подхватило и закружило всех собравшихся. Она приехала не с пустом: в увесистой папке оказались все необходимые и уже подписанные документы: Митю Гуцуева оставляли в детском доме под личную ответственность директора. Мальчика решили запереть в изоляторе. На том милиционеры и инспектор удалились.
Маша Рокотова было возмутилась, но Жанна махнула рукой:
– Да никто его не будет под замок сажать. Уйдут эти уроды, там разберемся.
Лариса снова постучала в дверь спальни.
– Митюша, выходи, они ушли. Слышишь, выходи, а?
– Вы врете все! – послышалось из-за двери. – Как лоха разводите. Я выйду, а они меня…
– Мить, правда ушли. Честное слово. Тут Мария Владимировна и Жанна Евгеньевна…
– Пусть Марь Владимировна скажет! – крикнул мальчик.
Рокотова подошла к двери.
– Митя, это я, привет!
– Привет!
– Мить, выходи, менты ушли.
– Отвечаешь?
– Отвечаю.
За дверью послышалась тяжелая возня, что-то упало.
– Ты там не ушибись! – крикнула Лариса.
Дверь приоткрылась, мальчик высунул в щель всклокоченную голову. Оценил диспозицию. Как волчонок из норы принюхался. Увидел только знакомые приветливые лица и выпрыгнул, прижался к Маше Рокотовой, обхватив ее за шею.
– Марь Владимировна! Марь Владимировна! Найдите маму мою! Ну, найдите, а?
Он поднял голову и, глядя полными слез глазами ей в лицо, снова спросил глухим шепотом:
– Найдете?
– Найду, – вздохнула Маша и прижала его голову к своему плечу.
Глава 6
Завтра утром отчеты о заседаниях кафедр должны были лежать на столе у декана. Марина Полякова, лаборантка кафедры политологии, заглянула на кафедру философии.
– Ириш, ты домой идешь?
Ира Корнеева вздохнула и развела руками над столом. Бумаги лежали сугробами вперемешку с цветными ручками и фломастерами.
– Все раскрашиваешь? – сочувственно вздохнула Марина.
– Раскрашиваю…
– Детский сад! Ты пошли своего шефа, или пусть принтер цветной покупает.
– Ага, ты своего часто посылаешь?
– Сравнила! Мой нормальный. Так ты идешь?
– Нет пока.
Марина попрощалась, оставив подругу оформлять разными цветами графики, диаграммы и таблицы. Откуда только берется это все в их отчетах? И вообще, кто хоть их, эти отчеты, читает? Никому заседания- то кафедр не нужны, не то что отчеты. Ладно бы дело было какое: собрались, обговорили и делать пошли. А то решают что-то, обсуждают… И что меняется?
У Марины Поляковой за этот учебный год здорово изменилось отношение к преподавателям и ученым, работавшим в университете. Когда она, не добрав балл на вступительных экзаменах, пришла работать на
