успеет — и затем смываться.
Но он решил внести самочинную корректировку в план действий. Потолковать с гостями. Кто знает, как там у Танцора дело обернется, подвалят в самый ненужный момент вернувшиеся с холма лбы — и испортят ему все танцы-пляски…
Вдали послышался шум двигателя штурмующей холм машины. Макс опустил в ствол мину — громкий хлопок, и тронутая ржавчиной смерть по крутой дуге полетела к цели. Ну и хватит, хорошего помаленьку…
Макс подхватил автомат и побежал к заранее присмотренной позиции.
…Граев тем временем благословлял людей, расстеливших позади ограды «Салюта» сплетения проволоки-пу?танки. В сгустившейся темноте была она совершенно незаметна, да и при дневном свете, наверное, разглядеть в густой траве стальную паутину было бы нелегко. Короче говоря, Граев запутался, и освободился лишь через пару минут энергичной работы ножом и приглушенной ругани.
Потеряв эти минуты, он сохранил жизнь, — не больше и не меньше.
Потому что в «Салюте» что-то взорвалось, и взорвалось не слабо — как раз в той части здания, на окна которой Граев нацелился, собираясь проникнуть внутрь…
Он прижался к земле, спасаясь от падающих обломков и осколков стекла. Тут же прозвучал выстрел, затем еще один взрыв, значительно слабее, — оба где-то в глубине «Салюта».
Граев выжидал, опасаясь новых пиротехнических сюрпризов. Тишина… В здании разгорался пожар — медленно, неохотно, лишь первые языки пламени показались в проеме вынесенного взрывом окна.
Затем распахнулось другое окно — дальнее, уцелевшее. На улицу выпрыгнул человек, двинулся вдоль фасада — явно спешил, но походка неуверенная, спотыкающаяся… Зацепило взрывом? В руке человека блеснул алюминиевым отблеском чемоданчик, а на голове…
Стемнело окончательно, но отсветы пламени не позволили усомниться: то, что Граев в первый момент принял за экзотический головной убор, на самом деле — знаменитая пятнистая плешь Мухомора.
Он вскинул «беретту», затем опустил… Может повториться история с Водолазом, надо брать целым и невредимым.
Окликнул громко, но поднеся к губам ладонь — так, чтобы звук ушел несколько в сторону:
— Поговорим, Михалыч?
Мухомор, и в самом деле носивший это отчество, отреагировал мгновенно. Выстрелил на голос.
2
Дорога до указанной Русланом точки занимала около часа — если приноравливать ход колонны к самым медлительным машинам. Генерал мог оказаться на месте быстрее, но не стал спешить. Хотел неторопливо обдумать все расклады, вытекающие из последних событий.
Хотел обдумать — а вместо этого уснул, едва вырулили на большак.
Со сном у Генерала в последние месяцы происходило нечто странное. А может, и не странное, — возрастное. Всю ночь не мог уснуть, лежал, ворочался, не выдерживал, вставал, пытался работать — не получалось… Зато днем так и клонило в сон. Фармакология не особенно помогала, хотя, конечно же, к услугам Генерала имелись снадобья самые совершенные. Нет, действовали они вполне исправно, — но химический сон без сновидений отчего-то изматывал организм пуще бессонницы.
А в те тридцать-сорок минут, в которые Генерал позволял себе подремать днем, снились сны — удивительно яркие и жизненные, но оставлявшие по пробуждении чувство пронзительной, щемящей тоски…
Сегодня приснилась Ганна… Приснилась последняя их встреча на берегу — на высоком, заросшем редко стоящими буками берегу впадающей в Тиссу речонки. Ганна уходила на запад, звала с собой: их поредевшая боевка выводила в Мюнхен одного из последних уцелевших функционеров Центрального Провода. Людей не хватало, пришлось взяться за автомат и Ганне…
Генерал (тогда еще младший лейтенант МГБ, работающий под прикрытием
Он знал, что Ганна обречена, что пленных брать не будут — отмена смертной казни, объявленная четыре года назад, не поможет убийцам, с головы до пят залитым кровью… Знал, и хотел сказать: не уходи, останься, вот-вот будет большая амнистия, ты же всего лишь связная, не ты сжигала дома евреев и поляков вместе с жителями, не ты приколачивала гвоздями детишек к заборам и деревьям… Хотел сказать — и не мог. Не имел права. Так и не сказал. Она ушла, и больше он ее не видел. Даже мертвой.
Теперь, в приснившемся полвека спустя сне, все повторялось в мельчайших подробностях: так же шелестели буки молоденькой, только распустившейся листвой, так же догорал закат, — закат последнего дня месяца березня 1953 года… Разговор тоже повторялся в деталях, слово в слово, — и Генерал понял, что сейчас он все-таки
Не успел.
В ухо ворвался чей-то негромкий голос — чужой, не Ганны. Чужая рука осторожно коснулась плеча… Наверное, спросонья он посмотрел на разбудившего Белика с ненавистью, — майор, и без того всегда выглядевший робеющим, отшатнулся.
Цветные и яркие призраки минувшего уходили, развеивались… Исчезла буковая рощица на высоком берегу, исчезла статная девичья фигура в нелепо сидевшей униформе мышастого цвета… Лишь бездонные темные глаза Ганны по-прежнему стояли перед мысленным взором Генерала. Ее странный прощальный взгляд, значения которого он тогда так и не понял.
Понимание пришло внезапно — сейчас, после короткого, подкравшегося в дороге сна. Она ЗНАЛА. Знала всё про него, про псевдо-Грицка, про младшего лейтенанта МГБ Николая Галаца… Но промолчала. И он избежал страшной, лютой смерти. А она… Как, откуда узнала? Наверное, мог бы догадаться и раньше, женившись, — супруга как-то сказала, что после некоторых, особенно бурных ночей он говорит в предутреннем сне странные вещи, и с тех пор у них были раздельные спальни… Мог догадаться. Но не позволял сам себе.
Подчиненные поглядывали на него с недоумением, переходящим в откровенную тревогу. Генерал собрался, взял себя в руки, вылез из машины.
— Где? — коротко спросил у Руслана. И сам изумился, до чего же немощно прозвучал его голос… Проклятая бессонница.
— Здесь, метрах в семидесяти, отсюда не видно, — Руслан показал рукой на густые заросли кустарника.
Генерал без всякого интереса повел взглядом вокруг. Рядом серебрилась река — он попытался вспомнить название, совсем недавно виденное на карте, и с удивлением понял, что не может… С памятью явно творилось что-то неладное, это все она, бессонница, — пытался успокоить себя Генерал и сам себе не верил.
На берегу раскинулись бревенчатые строения, на вид давно позаброшенные. От причала остались лишь торчащие из воды столбики. Ржавая цистерна, снятая с колес и водруженная на сваренный из столь же ржавых швеллеров постамент, отчего-то казалась космическим аппаратом, прилетевшим из очень далекой и очень бедной галактики.
— Что здесь было? — спросил Генерал, стараясь, чтобы слова прозвучали громко, чтобы заглушили неприятный, нарастающий гул в ушах. К чертям, по возвращении сразу же к медикам, хватит себя обманывать: несокрушимое здоровье давно перестало быть таким уж несокрушимым.
— Бывшая стоянка рыбаков-артельщиков, лет двадцать как заброшена, — сказал Руслан, и задумавшийся Генерал не сразу понял, что прозвучал ответ на его вопрос.
— Приступайте, — махнул он рукой. — С трупом нежно обходиться, как с любимой девушкой. Сразу в
