Стая

поцелуев…»

Поэзию он не любил, стихов не знал. И надеялся, что сидящая рядом на валуне барышня созреет не для поцелуев, а для некоторых признаний…

Искоса взглянул на Людмилу, продолжил:

— И получается, что наверняка я знаю лишь одно: когда-то тебя действительно звали Людой Храмцовой, и ты действительно занималась биатлоном. Все остальное сейчас не проверить, начиная с фамилии Полякова и визитной карточки директора фирмы «Электро-Лайн». Не ясно даже, есть ли у тебя дочь, или лицедейством у вокзала занималась посторонняя девочка.

Последние его слова стали чистой воды провокацией — как раз про дочь Граеву было почти все понятно…

— У меня есть дочь, — глухо сказала Людмила. — «Электро-Лайн» тоже не блеф, пять лет назад умер дед Лары с отцовской стороны… Предприниматель, богатый… Оставил внучке дом, счета в банках с правом распоряжаться после совершеннолетия. А мне — фирму… Я к тому времени устала зарабатывать на жизнь стрельбой и рукопашными, устала месяцами не видеть дочь, устала жить под чужим именем… Ты не представляешь, Граев, как я устала… Думала…

Она замолчала, безвольно глядя на освещенную лунным светом воду.

— Представляю, отчего же, — сказал Граев. — Когда к тебе пришли?

— Месяц назад, Лара как раз готовилась к экзаменам…

— И на чем сломали?

— Была одна операция… Левая, Рому подписали на нее какие-то люди со стороны, сулили большие деньги… Нас вели с самого начала, и кое-что запечатлели на пленку. А самое главное — я там увидела то, что не должна была видеть… Увидев такое, больше не живут. И мне объяснили: ничто ничего не забыл — или я покупаю жизнь себе и дочери, или…

Она не закончила фразу, замолчала.

— Лариса у них? — спросил Граев. — Как залог хорошего поведения?

— Да.

— А Рома — это кто?

— Майор Лисовский, служил в…

— Лис? — перебил Граев.

— Да… Доводилось встречаться?

— Не доводилось… Общие знакомые. Сейчас он тоже в игре?

— Он погиб. Вертолет рухнул в Ладогу, тело так и не нашли.

— Сдается мне, что ты на той операции видела примерно то же, что и я раскопал шесть лет назад…

Прямой вопрос не прозвучал, но Надежда ответила:

— Звери. Огромные, искусственно выведенные. Живучие, почти не убить.

— Знаешь, как их выводят?

— Нет.

— Тогда лучше и не знай…

Теперь замолчал уже Граев. У него появилось нехорошее подозрение — кому и зачем понадобились похищать детей.

Спросил он о другом:

— Как в игру оказался замешан Джазмен? Кому и чем помешал?

— Не знаю… Меня посвятили лишь в отдельные детали операции. Инсценировать похищение — чтобы никто не удивляла богатая мамаша, мечущаяся в компании частных сыщиков по Ямбургу и району, дергающая ментов и других силовиков… Затем встретить тебя — чтобы ты не развернулся и не уехал, не найдя Макса…

— Кто пытался изрешетить нас на Греческом?

— Понятия не имею. Нашу встречу действительно прикрывали, но подобного исхода не планировалось… Я почти ничего не изображала, действительно была в шоке.

— Любопытно…

— Это могла быть случайность? Например, тебя узнал кто-то из знакомых, имеющих давние счеты? И не стал тянуть, решил свести их сразу?

Граев задумался. Внешность он поменял не так уж кардинально, привык как-то к своему лицу, знаете ли… Хирурги подправили форму носа и разрез глаз, да еще Граев отпустил усы и стал носить очки- хамелеоны без диоптрий. Тех, кто видел его лишь на снимках, такая маскировка должна была обмануть. А вот те, кто знал лично и близко… Рост, фигура, пластика движений остались прежними. Могли, вполне могли опознать.

Он восстановил в памяти лицо убитого на Греческом проспекте человека. Нет, никаких ассоциаций…

— Может и случайность… — подвел он вслух итог своим размышлениям. — А теперь главный вопрос: когда появится седой и мудрый генерал, и объяснит нам: зачем, черт побери, для какой-такой надобности он нас собрал?!

— Завтра утром… Только он не седой. И не генерал. И, наверное, не мудрый. Просто хитрый.

— Тогда пошли спать. Надо отдохнуть хорошенько.

— Черствый ты, Граев… — сказала Людмила, когда они поднимались по береговому склону. — Не романтичный. Такая ночь…

— Извини. Что-то все стихи из головы вылетели.

…Крапивин лежал на полу, заложив руки за голову. Макс сидел на стуле, в руке пистолет с глушителем. При появлении Граева встал, доложил:

— Вот, хотел мне по затылку шандарахнуть, — и за вами следом. Пришлось его маленько… Чтобы тет-на-тет людям не ломал. Будем сейчас допрашивать или в подпол до утра?

— Да что тут допрашивать, и так все ясно… — сказал Граев. — Вставай, Степаныч, и на Макса не обижайся. Не любит он, когда по затылку бьют, такой уж у него характер.

Крапивин поднялся, побагровевший и злой.

— Дети? — спросил Граев, глядя ему в глаза.

Капитан кивнул после недолгого колебания.

— Рассказывай. Не мнись, мы все четверо сейчас в одной лодке.

— Что рассказывать… К Валентине, к сестре их отправил, под Выборг, подальше от всей свистопляски. Два часа назад Валька звонит, сама не своя: как с утра гулять ушли, так и не вернулись…

— И ты решил выменять детей на нее? — кивнул Граев на Людмилу.

— Ну… вроде…

— Не прокатило бы… Тут от тебя другого ждут. Того же, что и от всех нас.

— Вот оно что… — встрял в разговор Макс. — Денег-то хоть дадут?

— Завтра узнаем.

— Ни хрена, думаю, не дадут, — предположил Макс. — Черная какая-то полоса в жизни пошла — прямо вот с тех пор, как меня утопили.

3

Машина — «вольво» цвета «металлик» — подкатила к дому ровно в восемь утра, минута в минуту. Однако никто из временных жильцов уже не спал, а Крапивин пришел на полчаса раньше.

Капитан, глядя в окно на идущего между грядок и ягодных кустов человека, задумчиво предположил:

— А вот если его сейчас в подвал, да яйца в тиски, — расскажет ведь, где Борьку с Оксанкой держат… Расскажет, никуда не денется…