эту чудо-рыбину, сказочно-пригожую Лукерью-наяду, поймал в конце концов не Сидоров-Нерсесян, а Парфенька, и он запросто может назвать ее в честь своей супруги Пелагеей, хотя больно уж большая, как- то не подходит к настоящей Пелагее, особенно к нынешней, старой. А вот когда была молодая…
— Черт с тобой, старая мормышка, — отступил инспектор. — Приедет милиция, за все, слушай, подведем расчет. Не думай, что твой косматый сыночек уйдет от меня. Примем меры, не думай.
Он опять пошел под ветлу, сел в ее тень на траву и привалился спиной к стволу. С этим народом никогда покоя нет. Никогда и нигде, слушай. Самый беспокойный и безграничный народ — это наш великий, слушай, русский, так называемый старший брат, аксакал советских народов. И нигде у него порядка нет, ни на учреждениях, ни в предприятиях. В областной конторе работал — совещания да бумаги, сюда, к самой Волге перешел — браконьеры и нарушения. Там заседают, тут воруют. Как это так, слушай? Где смысл и правильность жизни? Или старшему брату все можно, да? А ты подумал, дорогой, что младшие братья у тебя учатся?…
— Вроде дрожит, — сказал Парфенька. Кинулся к водовозке, притронулся рукой к напряженно свисающему телу рыбы и ощутил едва заметное мерцание. Встав на колесо, он ухватился за скобу и влез на цистерну. Вода в ней сверху вроде бы покрывалась пузырьками. — Задыхается, — крикнул тревожно он, спрыгивая на траву. — Задыхается она, Тигран Вартаныч!
— Ва-артан Тигранович, а не Тигран Вартанович, — устало поправил инспектор. Однако поднялся, подошел к Парфеньке и лично убедился, что рыба вздрагивает, а над горловиной цистерны белеют пузырьки пены. Что тут делать? Ничего примерного не сделаешь. А вслух приказал строго: — Сейчас же принимай экстренные меры, слушай.
— Ага, меры, — заторопился Парфенька. — Воду надо другую. Я пока ведром зачну таскать, ладно? Крантик откручу, спущу малость, а сверху стану доливать свежей.
— Чем ты, слушай, дольешь, умная твоя голова?
— Ведрами. У Витяя есть, он запасливый. А вы поезжайте скорее в Ивановку, пожарную машину возьмите.
— Па-ачему, слушай, я в Ивановку, а ты здесь?
— Так ведь, это… не дадут мне, а вы начальник… товарищ этот…
— Браконьер — товарищ? Нашел товарища. Друг еще скажешь, да?
— Нет, гражданин… этот… Сидоров-Нерсесянов.
— Нерсесян! Все перепутал, пенсионная книжка. На чем я поеду? Смеешься, да?
— На велике, тут же близко. А взад — на машине. Вот нате, берите. Да скорее поезжайте, не думайте лишнего — задохнется же! — Сунул ему свой велосипед, подтолкнул в плечо и кинулся к машине за ведрами.
Сидоров-Нерсесян не привык к такой бесцеремонности, помотал головой, осуждая бестолкового браконьера, однако послушался и вывел велосипед на взгорок. Прежде чем сесть, оглянулся сверху и увидел Парфеньку уже бегущим от залива с двумя полными ведрами в руках, жестяным и резиновым. Быстрый человек, хоть и нарушитель. Почему-то жалость к рыбе проявил, хотя не должен проявлять: браконьер же!
Кривоносый ивановский пожарник сперва отказал в машине, не понимая со сна, зачем для пойманной рыбы, к тому же одной-единственной, целая цистерна воды, но когда узнал, что рыба пока без конца и поймана лишь частично, вскочил за руль, хлопнул дверцей и покатил к заливу, позабыв про инспектора. Будто его совсем не было и кривоносый пожарник сам догадался спасти рыбу. Такой негодник, слушай. Никакого уважения к начальнику. Ну подожди же!
Сидоров-Нерсесян оседлал велосипед, приподнялся и всем шестипудовым весом нажал на педали. Не уйдешь, сукин сынок!
За деревней, на ухабистой полевой дороге он нагнал ковыляющую по-утиному красную машину, погрозил кабине кулаком и вырвался вперед. Чтобы какой-то лежебокий пожарник, слушай, обгонял советский рыбнадзор — не будет такого происшествия, понимаешь!
Парфенька встретил его с ликованием.
— Ну молодец, начальник! Спасибо! На велике машину обогнал, а! Ближе, ближе подъезжай! — закричал он пожарнику, показывая рукой на водовозку и забегая вперед, чтобы заслонить лежащее на траве тело рыбы: наедет ненароком, бестолочь.
Пожарник ловко поставил свою машину рядом с водовозкой и выскочил смотреть чудо, но Парфенька погнал его работать:
— Потом наглядишься, потом. Живо скачивай воду в нашу цистерну. А вы, гражданин начальник, берите шланг водовозки. Как я кран отверну, так поливайте рыбину на берегу. Чего зря воде пропадать. Ну, с богом!..
В несколько минут они слили «старую» воду из водовозки на заблестевшее в траве тело рыбы, закачали ей из пожарной машины, свежей, и пожарник отправился на экскурсию, охая и качая головой в форменном картузе, а Сидоров-Нерсесян сел на подножку водовозки покурить. Задымив «казбечину», он протянул коробку Парфеньке. Тот помотал заячьим малахаем:
— Не привержен.
Сидоров-Нерсесян сдвинул на затылок мотоциклетный шлем:
— Ты, может, и не пьешь?
— Не пью. Я только чай люблю, гражданин начальник. И еще квас. Хотел сюда захватить холодненького, с вечера в термоске припас, да забыл в торопливости. Лучше кваса напитка нету.
— Какой же ты, слушай, браконьер, если не куришь, не пьешь, ничего другого не делаешь? И рыбу жалеешь?
— Завсегда жалею.
— А ловишь?
— Всю жизнь ловлю. Судьба такая, чтобы ловить. А вы меня ловите, по своей должности…
— Му-удрец! Все вместе поставил: меня, себя, рыбу… Я не тебя ловлю, слушай, я — рыбнадзор, обязанности выполняю, долг. Высокий гражданский, понимаешь, долг. Я — персонал, слушай!
— Это мы понимаем. А только зачем нас гонять, когда все одно ей жизни нет? Вон «Химмаш» недавно свою гадость в Волгу спустил, директора сняли. Эх, гражданин начальник!..
— Чего «эх», чего «эх», слушай! Если завод нарушает, и ты должен нарушать, да?
— Не нарушал я. Мне же много не надо, я же для народу…
— Все мы, слушай, для народа, а разберешься в последовательности — против. И ты первый.
V
К шести часам в утреннюю перекличку ивановских петухов ввязались весело собаки, деревянно застукали калитки и двери, чаще зазвучали людские голоса, потом затрещали мотоциклы и мопеды, заурчали грузовики и тракторы — деревня собиралась на колхозную работу.
Парфенька, любивший эту трудовую музыку, лежал на траве у водовозки и блаженствовал, пока не уловил на самом распевном месте сбой и короткое замешательство. Он насторожился: слишком уж резко выделилась железная трель мотоциклов. Но вот оглашенно завизжали и мопеды, взревели, давя голоса людей, тракторы, завыла сирена второй пожарной машины, и весь этот гремучий базар угрожающе- стремительно стал нарастать. Парфенька вскочил:
— К нам грянули!
— Ну и что? — Сидоров-Нерсесян нехотя встал с подножки машины. — Экскурсия, может быть? Может. И если граждане хотят…
— Они же напугают ее; растопчут!
— Не бойся, слушай. Она сама любого гражданина напугает. Вот увидят ее и назад побегут. — Но все же поманил пальцем кривоносого пожарника, собравшегося уезжать: — Подожди, слушай. Вода у тебя осталась?… Тогда приготовь шланг. Если будет нарушение, пустишь струю.
— На людей? Не имею права.
