— Ты солгала мне. Ты сказала, что мистрис Эннис находится на «Вздыбленном льве». Ты — моя служанка и должна служить мне, а ты забыла свой долг из-за того, что этот развратник целовал тебя!
Дженнет опустилась на пол, закрыла лицо руками и разразилась громкими рыданиями. От дверей послышался голос:
— Кэтрин, что с тобой случилось? Хани стояла в дверях, безмятежная и прекрасная. Я ничего не ответила, и она прошла в комнату и посмотрела на плачущую Дженнет.
— Что это, Кэтрин? Обычно ты добра со слугами! Эти слова сказаны были тоном, который так живо напомнил мне матушку, что моя безумная ярость внезапно улеглась, и я почувствовала глубокий стыд за себя, за ту легкость, с которой я позволила себя обмануть, за мой безудержный гнев, обращенный на бедную, глупую маленькую Дженнет. Я сказала Дженнет:
— Ты можешь идти.
Она торопливо поднялась и вышла.
— Что все это значит? — озадаченно спросила Хани.
— Этот человек… Этот Пенлайон… — И я рассказала ей все, что произошло. Хани рассмеялась:
— Тебе бы следовало знать, что я не отправилась бы на корабль одна. Как ты могла быть так глупа, чтобы подумать такое?
— Я очень удивилась.
— Но поверила! Ты полагаешь, что он роковым образом очаровывает всех женщин подряд?
— Дженнет находит его неотразимым!
— Дженнет — девственница с наклонностями блудницы. Она станет жертвой первого встречного волокиты.
— Ты думаешь, она уже пала его жертвой?
— Это бы меня не удивило. Но ты слишком высокого мнения о его неотразимости, если думаешь, что я способна пойти к нему одна.
— Извини, пожалуйста. Это было глупо с моей стороны. Я не могу винить никого, кроме себя.
— Ну что же, по крайней мере, ты ускользнула невредимой. Это научит тебя остерегаться капитана в будущем.
— Насколько от меня зависит, я постараюсь никогда его больше не видеть. Что касается Дженнет, то меня от нее тошнит. Возьму в горничные какую-нибудь другую девушку. Дженнет, наверно, можно пристроить на кухне.
— Как хочешь. Возьми Люс. Эта девушка не доставит тебе никаких хлопот и вряд ли станет соблазном для мужчин.
— Я еще не рассказала тебе, как мне удалось отделаться от него.
— Так как же?
— Он сказал, что либо я даю ему обещание выйти за него замуж, либо он тут же овладеет мною!
— Славного же знакомого ты завела! — поддела меня Хани.
— В твоем доме, — напомнила я ей.
— Но ведь он уже завел с тобой знакомство прежде, чем ты появилась у нас!
Она, должно быть, заметила, как я была расстроена, потому что стала меня утешать:
— Ничего плохого не случилось! Он не может принудить тебя выйти замуж и не осмелится причинить вред дочери соседа и члену нашей семьи. Ведь суд пошлет его на виселицу! Так что это была просто бравада.
— Я слышала, что наша округа слывет вотчиной Пенлайонов.
— Не верь всему без разбора. Эдуард тоже имеет вес в здешних местах. Наши владения обширнее Пенлайоновских и принадлежат нам с незапамятных времен. А кто они такие, как не выскочки, недавно перебравшиеся сюда из-за Тамара?
— Ты утешила меня, Хани.
— Я рада. А теперь позволь мне рассказать свои новости. У меня будет ребенок.
— Хани! — Я подошла и поцеловала ее. — Это чудесно! И ты счастлива, я вижу. Ты изменилась. В тебе появилась этакая материнская безмятежность. А как матушка обрадуется! Она захочет, чтобы рожать ты приехала к ней. Да, ты должна поехать! Они с бабушкой будут ворковать над тобой и никому другому тебя не доверят. Эдуард доволен?
— Эдуард в восторге, и на этот раз я твердо намерена не разочаровать его!
Она намекала на выкидыш, который случился у нее в первый год замужества.
— Мы будем соблюдать величайшую осторожность, — сказала я и, в возбуждении от этой новости о грядущем младенце, забыла неприятный инцидент на корабле.
Мне не дозволено было забыть о нем надолго. В тот день у нас появился Томас Элдерс. Обычно он ночевал, на следующее утро служил мессу в домовой капелле и оставался иногда еще на одну ночь, прежде чем перейти в католический дом.
Его принимали не как священника, а как друга Эдуарда; он ужинал вместе с нами, и разговор за столом не касался религиозных тем. На следующий день отслужили мессу, и те из особо доверенных слуг, кто изъявил желание, приняли в ней участие. Другие же были в полном неведении о происходящем. Капеллу всегда держали на замке, поэтому тот факт, что ее двери были закрыты во время богослужения, не вызвал подозрений.
Я, конечно, не присутствовала в церкви, хотя знала обо всем, и это напомнило мне прошлое и тревогу моей матери и все ее страдания. У меня всегда было беспокойно на сердце, когда в доме бывал Томас Элдерс.
Утром я выехала на прогулку. Волнение, вызванное сообщением Хани, улеглось, и я опять стала думать о постыдном эпизоде, разыгравшемся в капитанской каюте на «Вздыбленном льве». Вернувшись с прогулки, я отвела Мэриголд в конюшню. Новый конюх, Ричард Рэккел, принял ее от меня. Я сказала:
— Мне кажется, у нее слетает подкова, Ричард. У него были выразительные глаза и довольно красивые черты лица. Он поклонился, и этот поклон не посрамил бы любой королевский двор.
— Ну как, вы прижились здесь? — спросила я. Он ответил, что, как ему кажется, хозяева им довольны.
— Я знаю, это не такая работа, к которой вы привыкли.
— Я привыкаю, мистрис, — ответил он.
Он вызывал у меня интерес. В нем было что-то загадочное. Я вспомнила, что Джейк Пенлайон недоверчиво отнесся к тому, что Ричард якобы пришелец с севера. И тут я мгновенно забыла Ричарда Рэккела, так как мои гневные мысли опять устремились к человеку, которого они, казалось, никогда не могли покинуть надолго.
Чтобы попасть в дом, мне нужно было пройти мимо капеллы. К тому времени месса, должно быть, шла к концу или уже закончилась.
И тут мое сердце чуть не выпрыгнуло из груди от внезапно охватившего меня ужаса: маленькая дверь, ведущая к «глазку прокаженных», вдруг открылась и оттуда вышел Джейк Пенлайон. У меня молнией мелькнула мысль: из «глазка прокаженных» он мог видеть все, что творилось в капелле!
Его глаза имели свирепое выражение, пока не остановились на мне. Тогда они зажглись ярким голубым огнем.
— Какая удачная встреча, мистрис, — сказал он и, подойдя ко мне, хотел обнять. Однако я торопливо шагнула назад, и он позволил мне сделать это, но с таким видом, как будто давал понять, что уважает мое нежелание, но мог бы спокойно не принимать его во внимание.
— Что вы здесь делаете?
— Что еще я могу делать, как не искать случая видеть мою невесту?
— И кто же она? Горничная Дженнет, которой по-прежнему вы увлекаетесь?
— Служанка, будь она шлюхой или благонравной девицей, не может быть моей невестой. Та, кому мне было угодно оказать эту честь, стоит передо мной!
— Вы хотите сказать: та, которую вы пытались обесчестить!
Я повернулась, чтобы уйти, но он преградил мне путь, сжав мою руку так сильно, что мне стало больно.
