Бревна сложили. Возчиков удалили с глаз долой и приступили к тому делу, ради которого все и затевалось.
Оказалось, самое сложное – замуровать ту часть стены погреба, за которой они сложили в железный сундук золотые слитки.
Да и сундук пришлось поискать в портовых лавчонках и у старьевщиков. Крепкий, чтобы мог выдержать не один десяток лет. Когда его наконец нашли, еле погрузили на телегу – пришлось заплатить двум портовым грузчикам. Во двор внесли уже люди Пабло, вчетвером.
И хотя вопрос вертелся на языке у слуг, никто им ничего объяснять не пожелал. Оставили им пищу для всевозможных догадок и предположений.
– И как мы такую тяжесть опустим в погреб? – в отчаянии простонала Соня.
Найти подходящий сундук было частью плана Шастейля. Видимо, он оказался в плену собственных представлений о захоронении клада.
– Сложить такое богатство просто на пол кощунственно.
– Какая разница, – попыталась было спорить с ним Соня. – Тот, кто отыщет сундук, доберется и до слитков.
– Так положено, – твердил Жан.
В конце концов Соня махнула рукой и не стала его утверждения опровергать. Даже похвалила, какой он сообразительный.
Во время поисков сундука она купила огромный замок с двумя бронзовыми ключами. Скорее всего замок привлек ее именно своим замысловатым ключом. Бронзовым, старинной работы. Похожим на тот, каковой Жан изобразил на листке со своим стихотворением.
Теперь и им оставалось только гадать, для чего железный сундук был нужен прежнему владельцу, но, кажется, последний хозяин избавился от него с превеликим удовольствием. А продавец не слишком дорого взял за сундук со странных покупателей. До них никто этой махиной не интересовался. Зато и продавцы, и сам хозяин лавчонки немало намучились с ним, страдая от синяков и шишек, которыми награждал их неподъемный сундук, занимавший в лавчонке уйму места.
Жан придумал спустить сундук в погреб по доскам, но когда они с Мари стали его по этим самым доскам толкать, сундук сорвался и, громыхая, покатился вниз. Хорошо, никого не покалечило. Но это падение убедило захоронителей клада, что с сундуком они не промахнулись. Он ничуть не пострадал, свалившись в погреб, не погнулась ни одна досочка, ни планочка, которой были обиты углы.
– Он сделан на века! – горделиво похлопывал по кованой крышке Жан.
Потом уже втроем волоком тащили сундук к дыре в стене, которую предварительно пробил Шастейль. Зато все слитки в него поместились. Даже немного места осталось. Затем довольно легко Жан навесил замок, и все трое отошли в сторону полюбоваться.
– Теперь надо замуровать стену, – деловито заметила Мари.
– Я и сам об этом размышляю, – отозвался Жан. – А ты знаешь как?
– Мне кажется, так, – с важным видом начала Соня, – берут камни, их чем-то мажут и укладывают один на другой.
Мари отвернулась, чтобы хозяйка не увидела ее улыбку. Зато Жан не стал стесняться.
– Какая ты умная! – фыркнул он. – Об этом я и сам догадался. А вот чем мажут?
– Надо спросить у Пабло, – вмешалась Соня. – Скажем, что хотим подправить стену.
– А он тут же решит прислать к нам кого-то из слуг, – радостно подхватил Жан.
Соня нахмурилась:
– И ничего смешного нет.
– Придумала! – первой встрепенулась Мари. – Недалеко от нас, я видела, работники кладут часовню. Давайте я пойду к ним с какой-нибудь большой чашкой и куплю эту кашу для стен. Скажу, что нечаянно отломила... угол печки, а хозяйка у меня такая, что увидит – убьет!
– Однако горазда ты выдумывать, – покачала головой Соня.
Но Мари ничуть не смутилась:
– Это так, ваше сиятельство. Как часто в жизни меня спасали выдумки. Умение искать выход позволило мне дожить до двадцати лет, а иначе я умерла бы от голода еще в шесть...
– А что с тобой случилось в шесть лет?
Мари помрачнела:
– Если позволите, ваше сиятельство, я расскажу об этом как-нибудь в другой раз.
– Ладно.
Соня с интересом взглянула на свою служанку. Едва ли не каждый день она открывает в Мари что-то новое. Что-то узнает... или не узнает.
На другое утро Соня проснулась такой разбитой, что не стала вставать с кровати, потому что каждое движение причиняло ей боль.
Мари всполошилась, побежала за Жаном.
– Да-а, – протянул он, взглянув на Сонино измученное лицо с кругами под глазами. – Аристократы – это совсем другие люди. Мари, у тебя что-нибудь болит?
– Немного. Поясница.
– У меня тоже руки побаливают, – согласился Жан, – но чтобы заболеть так основательно... Я скажу Анхеле, чтобы сварила тебе бульон.
– Только не бульон! – простонала Соня. – Я вообще не могу думать о еде! Меня тошнит!
– Тошнит?
Уже взявшийся было за ручку двери, он вернулся и даже присел к ней на постель. Переспросил удивленно:
– Тошнит?
Но едва Соня о том подумала, как ее просто вывернуло наизнанку. Мари едва успела подставить небольшую лохань.
Княжна от стыда расплакалась – такого конфуза с ней никогда не случалось.
– Наверное, меня отравили, – прошептала она сквозь слезы.
– Отравили? – изумился он. – Но мы все время едим одно и то же... Ты, видимо, вспомнила своего умершего дворецкого... – Он помолчал, прикусив губу, и сказал неожиданно: – Мари, принеси-ка госпоже воды.
– Но она есть, я еще с вечера налила.
– Свежей принеси, – непривычно суровым голосом сказал Жан.
Девушка, поняв, что ее удаляют, обиженно поджала губы. Что можно скрывать от человека, который знает даже, где спрятано фамильное золото?!
Но, уже идя по коридору, она вдруг остановилась от пришедшей в голову мысли, постояла, еще подумала и, кивнув себе, пошла дальше. Шастейль думает, что она ничего не знает, но Мари знает побольше него!
Жан стал расспрашивать Соню о таких вещах, что она и краснела, и бледнела, и вообще говорить отказывалась.
– Сейчас я расспрашиваю тебя только как врач, – убеждал ее приятель, – забудь обо всем остальном.
– Не могу, – прошептала она, мучительно краснея.
– Хорошо, больше я не буду тебя донимать расспросами, но то, что я скажу, скорее всего тебя не обрадует.
– Ты хочешь сказать, я серьезно больна?
– Вряд ли это можно назвать болезнью, но выздоровление твое наступит не слишком скоро... Ты беременна.
– Не может быть! – вырвалось у Сони.
Но она тут же прикусила язык: может, еще как может! «Радуйся, Софья Николаевна! Кажется, ты успела убедить себя, что бесплодна. Стала уже представлять свою жизнь в обществе приемного сына, и вот жизнь заставляет расплачиваться за такое легкомыслие...»
Но почему расплачиваться? Разве судьба не дарит ей подарка в виде будущего – желанного, пусть и
