– А сеньор Пабло говорил, что мы успеем добраться до границы.
Вот еще один момент в жизни Сони. Ее служанка убила кормилицу приемного сына. И Софья рассуждает об этом так спокойно, будто Мари всего лишь... украла кусок хлеба или пнула соседскую кошку. И не кричит, не падает в обморок, не ужасается. Даже попыталась взять на себя часть ее вины, сказав нечаянно: «МЫ убили...»
Она скосила глаз на поникшую Мари. Наверное, та думает, что госпожа таки ужаснется и ее прогонит. И не доверит ей больше нянчить детей, думая, что у нее душа монстра, и если она убила один раз, убьет и второй.
На Соню вдруг снизошло озарение: тот дар, которым славились женщины рода Астаховых и чем обычно восхищалась она сама, в большой степени был для них бременем. Наверное, не раз они хотели избавиться от него, ничего не ощущать, не знать и быть самыми обычными женщинами. Ведь если бы она не увидела Долорес, не сказала о том Мари с явным осуждением, разве пошла бы на убийство ее любимица?! Значит, и в этом виновата княжна, а вовсе не ее служанка...
– Ничего этого не было, – сказала Соня, глядя перед собой. – Ты слышишь меня, Мари, ничего! Долорес куда-то исчезла перед нашим отъездом, и больше мы ее не видели.
– Но зачем... зачем вы мне это говорите?!
– На всякий случай, – тихо сказала Соня. – Вдруг кто-то когда-нибудь спросит.
– Если мы успеем добраться до границы, то никто не спросит, – угрюмо заметила Мари, – а если не успеем, то я все расскажу тем, кто нас догонит. Я во всем виновата...
– В любом случае господину графу знать об этом не обязательно.
– Вы, как всегда, правы, ваше сиятельство.
Мари хотелось поцеловать руку княжне, но она боялась, что та с отвращением ее отдернет. Или встать на колени и долго просить о прощении, но она лишь смотрела на Соню вымученным взглядом, все крепче прижимая к себе Николо.
Соня это в момент поняла, как и то, что Мари лишь стала ей еще ближе. Если это возможно.
– Мари, – сказала она через некоторое время, все еще удивляясь собственным ощущениям, – ведь ты всегда будешь мне верно служить?
Девушка как раз ворошила дрова в очаге – Жан задерживался во дворе, – обернулась и, будто все еще не веря происходящему, посмотрела Соне в глаза:
– Ваше сиятельство, я готова отдать за вас жизнь!
И Соня сразу поверила, что сказаны эти слова вовсе не под влиянием минуты. Вообще-то она вовсе не была так уж спокойна, догадавшись о содеянном Мари. Какой еще больший вред могла бы нанести им Долорес? Может, она боялась, что придется ей ехать вместе с Соней, и потому хотела ее устранить? Или тут и в самом деле месть, прав был Пабло? О том остается лишь гадать.
Как много тайн уносят с собой в могилу люди! Молодые, вроде Долорес, ни о чем таком не задумываются. Похоже, они считают, что будут жить если и не вечно, то долго. Такие, как Соня, стараются о смерти не думать, а она всегда рядом...
Домик, в котором путешественники собирались провести ночь, пока не прогрелся настолько, чтобы не было риска простудить младенца. Мари пристроила его на кровать, завернув в меховую накидку княжны. Накануне Соня купила ее для себя в одной из портовых лавчонок Барселоны. Совсем недорого. Женщины здесь не слишком увлекались мехами, а у Софьи сохранилась к ним любовь еще со времен проживания в холодном Петербурге.
Жан вернулся со двора и закрыл дверь, запирая ее на засов.
– Спаси и сохрани нас, Господи! – Он глянул на деревянное, потемневшее от времени распятие и перекрестился. А потом строго приказал: – А теперь всем спать! Нам предстоит трудная дорога. Я разбужу всех, едва начнет светать.
Мари перепеленала Николо – тот даже не проснулся. Видно, перед уходом на свое черное дело Долорес малышей как следует покормила, чтобы они до срока не выдали своим плачем ее отсутствие.
Соня прилегла у камина на старой волчьей шкуре, завернувшись в одеяло, а Жан натаскал себе из другой комнаты каких-то тряпок и соорудил ложе в ногах у Сони. Мари оставалось лечь на кровать к Николо, и когда она попыталась возразить, Соня уже сонно прикрикнула на нее:
– Ночью ребенок заплачет, кто будет в темноте к нему вставать? Такая уж твоя доля.
Ночью Соня проснулась от нехорошего предчувствия. Не то чтобы ее разбудил какой-то посторонний звук – в окрестности было по-прежнему тихо. Но словно чей-то голос – не во сне и не наяву – разбудил ее:
– Пора вставать. Быстрее. Уезжайте отсюда!
В очаге еще горели угольки, и она запалила лучину, чтобы в темноте в чужом доме попусту не биться об углы.
– Мари, – прошептала она.
– Я уже проснулась, ваше сиятельство, – проговорила та, проворно сползая с кровати.
– Жан, пора! – Соня стала будить товарища.
– В чем дело? Сейчас очень рано. До рассвета еще... – он выглянул наружу, – еще часа два.
– Пусть лучше останется, чем не хватит, – сказала она, помогая Мари собирать вещи.
– О чем ты говоришь? – не понял Шастейль.
– О времени.
Николо не проснулся. Мари так его сонного и перепеленала. Дала воды. Вздохнула:
– Скоро ему понадобится совсем другая еда.
А Жан вышел во двор, и вскоре женщины услышали, как он вполголоса уговаривает лошадь стоять на месте, пока он неуклюже запрягает ее.
Как бы то ни было, но и в таких тяжелых и неопределенных условиях, в которых они оказались, поневоле приходилось учиться то ли обращению с оружием, как в случае с Соней и Мари, то ли обращению с лошадьми, как в случае с Жаном Шастейлем.
Но, как видно, глаза боятся, а руки делают. Научился и Жан управляться с лошадьми, потому что, выйдя из дома с вещами и ребенком на руках, обе женщины увидели подле крыльца запряженную карету и молодцеватого кучера, сидящего на козлах.
Свесившись, он посмотрел, как Соня и Мари влезли в карету и захлопнули дверцу. Потом выпрямился, взмахнул кнутом и воскликнул:
– В добрый путь!
«Как мальчишка, – подумала Соня, – он не верит в то, что нас может ожидать какая-то опасность. Кажется, он не до конца поверил и в то, что Долорес донесла на нас. Думает, это всего лишь мои слабые нервы?»
Но даже не имея в том особого опыта, Соня решила, что опасность лучше переоценить, чем недооценить.
Глава двадцать третья
Через некоторое время карета выехала на более-менее накатанную дорогу, и вскоре монотонный стук колес убедил седоков в том, что их долгое путешествие продолжается. Пока без особых препятствий.
Карета катила все быстрее и быстрее. Словно лошадь наконец проснулась и начала с усердием выполнять свою работу.
– Зря мы боялись, – довольным тоном произнесла Мари. – Решили, что за нами кто-то погоню организует. Наверное, мы не такие важные господа, чтобы ради нас кто-нибудь стал утруждать себя погоней. Для этого надо было бы то ли не спать ночь, то ли выезжать с рассветом так же, как и мы.
– Но думаю, мы не особо расстроимся, если погони не будет? – усмехнулась Соня.
– Да уж, – мечтательно вздохнула Мари. – Только теперь я поняла, как соскучилась по Франции. У нас в Дежансоне, между прочим, даже воздух особый.
Соня улыбнулась:
– Русские говорят: «Всяк кулик свое болото хвалит».
– А почему ж тогда в нем курорт организовали? Люди со всего мира ездят, болезни лечат.
– В Дежансоне целебные источники, а не воздух... Впрочем, может, и воздух. Я сейчас подумала, что
