Эмери уставился на нее удивленно:
— Поясни.
— Сколько убийц подослал к нему, по-твоему, герцог?
— Одного…
Она резко щелкнула пальцами.
— Ладно, Эмери, будем рассуждать по-другому. Предположим, тебе нужно убить принца Талиессина. Непременно нужно, понимаешь? Обязательно. Сколько убийц ты отправишь к нему? Одного?
Эмери молчал.
— Куда он уехал? — спросила Уида мягче. И добавила: — Я не хотела тебя обидеть.
— Ты не обидела меня… Никто не знает, куда он сбежал.
— У него есть цель?
— Уида! — закричал Эмери. — Я пытаюсь тебе объяснить: Талиессин почти мальчик, и он только что потерял возлюбленную, которая умерла вместо него. Какая у него может быть цель?
— Не знаю. — Она пожала плечами. — Разделаться с врагами, например. Взойти на престол вопреки всем их интригам. Мало ли какая цель может быть у молодого человека.
Она переменила позу, устроившись в кресле с ногами, и добавила:
— Я ведь должна полюбить его.
Господин Адобекк проснулся в своей роскошной кровати под балдахином и, едва открыв глаза, ощутил нечто неладное. Тяжелые занавеси балдахина шевелились, хотя никаких сквозняков в комнате не было: об этом тщательно заботился Фоллон. Адобекк потянул за шнур, раскрывая занавеси, и в первое мгновение застыл от ужаса: прямо на него смотрело бледное лицо.
Лицо улыбалось. Затем руки в шелковых белых перчатках ухватились за стойки балдахина, мелькнули ноги в чулках и взвихренные кружевные юбки: исполнив акробатический прыжок, некая юная дама с обезьяньей ловкостью спрыгнула с балдахина и предстала перед Адобекком.
Дама была преступно молода и явно злоупотребляла косметикой: гигантские тени окружали ее глаза, кроваво-красные губы были искусственно увеличены почти в два раза, а алые точки румян на скулах производили впечатление чахоточного румянца.
Волосы дамы были убраны под покрывало, а платье являло собой нечто среднее между разудалым пеньюаром и погребальным саваном.
— Мы, озабоченные представительницы благотворительного общества попечения о бедных преступниках, встревожены отсутствием сведений касательно известного вам убийцы, — тонким голосом заговорила дама.
— Ренье! — взревел Адобекк, могучим пинком отбрасывая одеяло и вскакивая. — Какая чума занесла тебя на мой балдахин?
— Я уже говорила вам, сударь, что мы, озабоченные представительницы… — пропищал Ренье.
— Проклятье, ты испугал меня… — Адобекк уселся на кровать и энергично потер лицо ладонями.
— Так и было задумано, дядя, — признался Ренье.
— Ты что, провел там всю ночь? — Адобекк глянул на Ренье с подозрением.
Племянник поспешно затряс головой.
— Нет, дядя, что вы! Я дождался, чтобы та госпожа покинула дом, и только после этого… э…
Адобекк тихо зарычал сквозь зубы. Ренье засмеялся.
— Но ведь это вполне естественно, дядя!
— Да, — сказал Адобекк. — Неестественно переодеваться женщиной и забираться на балдахин постели королевского конюшего. Вот это неестественно, Ренье.
— Между прочим, никакого Ренье не существует, — сказал юноша, щурясь. — Вряд ли мои выходки повредят вашей репутации.
— Не повредят, если не выйдут за пределы этого дома.
— Должен же я был удивить вас, дядюшка… Так что с преступником? Мы, озабоченные благотворительницы, весьма озабочены. И даже решились на крайние меры, потому что вы упорно молчите, а никто другой ничего не знает.
— Ты почти убедил меня дать тебе ответ, — вздохнул Адобекк. Он посмотрел на племянника и фыркнул: — Проклятье, я не могу с тобой разговаривать!
— Почему? — удивился Ренье и склонил голову набок.
— Потому что меня не оставляет ощущение, будто я откровенничаю в борделе.
— Вы посещали бордель, дядя? — изумился Ренье.
— Я бывал в самых разных местах, дитя мое, — веско ответил Адобекк. — Когда ты поймешь, что такое долг, ты поймешь и это.
— А, — сказал Ренье.
Адобекк вздохнул.
— Слушай и запоминай, глупая женщина, и, быть может, наука старого Адобекка когда-нибудь пригодится и тебе. Очень давно я взял себе за правило никогда не принимать решений сразу. Трудно судить о человеке вот так, по первому впечатлению. И даже в тех случаях, когда поступки означенного человека, казалось бы, вопиют — даже и тогда можно ошибиться.
— Вы говорите о нашем убийце?
— Да.
— Он еще жив?
— Вот именно, — сердито сказал Адобекк. — И в немалой степени потому, что я попросил королеву сохранить ему жизнь.
— Почему?
— Нет ничего проще, чем отдать приказание удавить его в тюрьме… Но это было бы бессмысленно, — сказал Адобекк. — Чем больше я думаю о нем, тем меньше привлекает меня подобный исход.
— Объяснитесь, дядя.
— Нет, это ты объяснись, Ренье! — вспылил Адобекк. — Чего ты добиваешься?
— Скажу потом. Сперва вы.
Адобекк пожевал губы, вытащил из-под подушки несколько липких фиг и сунул их в рот.
— Иногда по утрам хочется сладкого, — пояснил он. — У меня даже голова кружится, так велика моя потребность в сладком, а подобные потребности следует удовлетворять, не медля ни мгновения.
— Понимаю, дядя.
— Одного понимания мало для того, чтобы я согласился поделиться с тобой фигами, — предупредил Адобекк.
— Ну, это я так, чтобы подластиться, — отрекся Ренье.
— Гибкость хорошее качество для придворного, — одобрил Адобекк. — Так вот, этот парень, Радихена, попал между двумя жерновами.
— Вы имеете в виду королеву и герцога Вейенто?
— Я имею в виду его мужланское невежество и те крохи образованности, которых он успел нахвататься, — оборвал Адобекк. — Я не так примитивно мыслю, как ты, Ренье! Ты глуп даже для женщины.
— Для того я и задаю вопросы, дядя, чтобы поумнеть.
— Опять льстишь. — Адобекк хмыкнул. — Из тебя выйдет толк. У меня имеются некие планы насчет этого Радихены. Пока еще весьма неопределенные. Для начала я хочу, чтобы он связывал свое будущее со мной и моим расположением к нему… Ладно. Выкладывай, с чем пожаловал.
— Мы, то есть Эмери, Уида и я, мы считаем, что Вейенто подослал к Талиессину не одного убийцу, а нескольких. Радихена нам ясен, а вот о тех, кому поручено завершить незаконченное им, — об этих мы не знаем ничего.
— Я тоже предполагаю наличие так называемых дополнительных убийц, — сказал Адобекк. — Что дальше?
— Возможно, имеет смысл спросить об этом Радихену, — сказал Ренье. — Не исключено, что ему что-то
