известно. Что-то более содержательное, чем наши предположения.
Адобекк уставился на племянника. В утреннем свете отчетливо вырисовывались все морщины на мясистом лице старого царедворца, видны были мешки под глазами, тяжелые складки у рта.
— Вы очень умны, ты, Эмери и Уида. Пожалуй, я сойду в могилу спокойный за будущее королевства, — сказал Адобекк. — Но, видишь ли, Ренье, я не мог просто так прийти к Радихене и начать задавать ему вопросы.
— Почему?
— Потому что Радихена еще не готов отвечать мне. Потому что он пока еще не начал видеть свое будущее. И уж тем более не научился связывать его с моими возможными благодеяниями. Говоря проще, он не созрел. По моим сведениям, ты совсем недавно был ребенком и, следовательно, не забыл еще, что бывает, если съесть десяток зеленых яблок.
Ренье сказал:
— Ну, разное бывает… Иногда и без последствий обходится.
Адобекк поискал под подушкой, но фиги закончились, поэтому королевский конюший вытер руки о покрывало и стал озираться в поисках одежды.
— Вам подать приборы для умывания, дядя? — спросил Ренье, уловив этот взгляд.
— Нет, я позову Фоллона… Потом, когда ты наконец меня покинешь. Почему-то мне не хочется, чтобы слуги видели, как из моей комнаты выходит столь отъявленная женщина.
— Но ведь это естественно, дядя!
— Вторая за ночь!
— Это только сделало бы вам честь, дядя.
— Чума на твою голову, Ренье! Ты можешь в конце концов объяснить мне, для чего ты вырядился столь чудовищным образом?
— Чтобы вы захотели со мной разговаривать, дядя.
Когда дверь в камеру Радихены отворилась, пленник даже не поднял головы. Адобекк рассчитал верно: заключенный был достаточно слаб, чтобы представлять собой угрозу даже в том случае, если господин Адобекк останется с ним наедине.
А королевский конюший желал поговорить с пленником без свидетелей. Стражник не стал возражать. Опасности действительно не было, и не столько потому, что Радихена изголодался, сколько потому, что он нал духом.
Пока в камере меняли солому на свежую, пока приносили стул для господина Адобекка, Радихена лежал, забившись в угол, и не поворачивал головы.
— Он там, часом, не помер? — спросил стражник с озабоченным видом. Он принюхивался, пытаясь понять, не с трупом ли имеет дело.
— Мертвецы так не смердят, если ты об этом, — сказал Адобекк. — Поверь мне, они источают гораздо менее гнусный запах. По крайней мере поначалу. Живое всегда менее привлекательно — кстати, вот очередная загадка мироздания.
И извлек из манжеты душистый носовой платок.
Наконец все было устроено, и господин Адобекк вступил в камеру. Он расположился на стульчике. Вслед за тем внесли бутыли с чистой водой и корзины со свежим хлебом, целой сырной головкой, сушеными фруктами и ветчиной.
Стражник поставил факел в специальное отверстие в стене и закрыл дверь. Адобекк остался один на один с пленником.
— Можешь пошевелиться, — сказал он небрежно. — Сядь и повернись к свету, только будь осторожен, не то глаза разболятся.
Радихена не двигался.
— В чем дело? — осведомился Адобекк. — У меня мало времени, так что изволь слушаться. Не стану же я сидеть здесь и любоваться твоей спиной.
— Почему? — шепнул Радихена.
— У меня найдутся способы исправить твое поведение. Делай, что велят, и не рассуждай.
Радихена с трудом выпрямился и сел.
— Вы принесли еду? — хрипло прошептал он.
— Я распорядился о том, чтобы тебе принесли еду, — поправил Адобекк внушительно. — Будешь есть, когда я уйду. Не хватало еще мне смотреть, как ты чавкаешь.
— Меня обучали хорошим манерам, — сообщил Радихена.
— Возможно, я сумею оценить их — потом, — сказал Адобекк. — Обычно голодные люди не в состоянии помнить о манерах. Я знавал лишь одного или двоих — разумеется, чрезвычайно хорошего происхождения, — кто сохранял изысканность поведения в ситуациях, сходных с твоей… Сидеть! — прикрикнул он на Радихену, который двинулся было к корзине. — Сидеть и отвечать на мои вопросы!
Радихена замер. Он медленно открыл глаза и посмотрел на Адобекка. И тогда господин Адобекк сменил тон. Негромко спросил:
— Ты скучаешь здесь?
Подумав, Радихена ответил:
— Иногда — очень…
— Я думал о тебе, — сказал Адобекк. — Видишь ли, Радихена, ты опасен и плох не тем, что ты сделал, а тем, чего тебе сделать не удалось…
Радихена смотрел на корзину с припасами, с трудом подавляя дрожь. Затем он заметил, что Адобекк наблюдает за ним, и через силу сказал:
— Да.
— Подумай вот над чем, Радихена: один ли ты должен был отправиться в столицу, чтобы совершить убийство.
— Я не понимаю. — Пленник покачал головой. — Его сиятельство герцог лично говорил со мной. Он обещал мне…
— Да, я знаю, что тебе обещал его сиятельство, но спрашиваю о другом: были ли у тебя сообщники.
— Не знаю, господин, — уныло сказал Радихена.
— Когда мужчина говорит «не знаю», это звучит еще отвратительнее, нежели «нет» в устах женщины, — назидательно произнес Адобекк. — Давай притворимся, что ты не давал мне этого ответа. Попробуем еще разок. Тебе известны люди, которым поручено закончить то, что не удалось закончить тебе?
— Я не… — Радихена поперхнулся и замолчал, обреченно глядя на корзину с едой.
— Ты прав, дитя мое, я велю унести отсюда корзину, если ты не ответишь правильно, — одобрительным тоном заметил Адобекк. — Итак, в третий раз.
— Его сиятельство ничего не говорил мне о том, что подобные люди существуют, — сказал Радихена.
— Уже лучше.
— Однако я и сам предполагал, что такое может быть.
— Прекрасно.
— А иногда, — продолжал Радихена, — особенно сразу после пробуждения, рано утром, мне думалось: что мешает его сиятельству пустить по моему следу других убийц? Таких, чтобы убрали меня после того, как я сделаю свое дело.
— Для мужлана ты на удивление ясно мыслишь, — одобрил Адобекк. — Скажу более: ход твоих мыслей поистине достоин самого герцога Вейенто. Должно быть, он неплохо натаскал тебя, если ты научился соображать так подло.
— Простите, господин, — проговорил Радихена безразличным тоном, — я сказал вам все, что мне было известно.
— Итак, мое предположение касательно еще одного убийцы, посланного одновременно с тобой, не
