— Но летать-то они умеют, эти эльфы.
— Эльфы не летают, — сказал Алатей. — Они левитируют. Висят в воздухе.
— Зачем?
— Нравится им. Кстати, это умеют не только Эльсион Лакар. Некоторые аристократы с юга — тоже. Этому даже учат в их академии. Так что ничего магического или особо эльфийского в этом нет.
Сафрак помолчал, а после заметил:
— И все-таки если Ассэ столкнется со Стексэ, будет одна большая луна.
— Вообще никакой луны больше не будет, — сказал Алатей.
Они спорили о лунах с тех самых пор, как их умы смутил торговец книгами. Тот человек, черноусый, с горящими черными глазками, размахивал пачкой тонких книжек и кричал сухим, неживым голосом, точно скрипучее дерево в лесу:
— А вот если Ассэ падет на Стексэ! Новейшие расчеты!
Алатей купил «новейшие расчеты» и изучил их. Из книжки следовало, что столкновение лун неизбежно, после чего — приводились диаграммы — произойдут наводнения, землетрясения, исчезновение обеих лун и прочие бедствия.
Сафрак, с которым брат поделился прочитанным, считал, вопреки расчетам, что после столкновения луна будет одна, но большая. Он немного колебался касательно цвета этой грядущей новой луны. Как-то раз он пригласил брата полюбоваться на научный опыт.
В прозрачный сосуд Сафрак налил воду, окрашенную желтым. Затем из стакана добавил туда синюю воду. Цвет смеси получился отвратительно грязным.
— Вот, — сказал Сафрак, — полагаю, после столкновения единая большая луна приобретет вот такой окрас.
— Не будет никакой единой большой луны! — закричал Алатей. — И хвала небесам за это, потому что лучше жить вовсе без луны, чем с эдаким кошмаром над головой!
— Да? — Сафрак посмотрел на сосуд, который держал в руке, поболтал его. И добавил не без отеческой гордости за свое творение: — А мне даже нравится.
Спор о двух лунах был единственным вопросом, где мнения братьев расходились. Необходимость убить одного из Эльсион Лакар стала второй такой темой.
— Положим, я боюсь, — сказал Сафрак с некоторым вызовом. — Ну и что? Я этого не скрываю. По крайней мере от тебя. Эта ядовитая гадина, принц Талиессин, — настоящая отрава для королевства. Все так говорят, и его сиятельство — первый.
— И поэтому мы обязаны избавить от него нашу прекрасную страну, — заключил Алатей. — Коль скоро дурак Радихена не справился с работой.
— Как вышло, что он провалил дело? — с досадой проговорил Сафрак. — Чума на его пегую башку! Я всегда подозревал, что этот недоносок ни на что не годен.
— Если подозревал, почему не предупредил?
— Я предупреждал, да кто меня слушает? Ты же сам громилой называешь, — заметил Сафрак.
Алатей рассудительно произнес:
— Его сиятельство все предусмотрел. Так?
Сафрак кивнул.
— Если мы не будем верить в предусмотрительность его сиятельства, — продолжал Алатей, — мы закончим свои дни так же, как Радихена.
— А как он закончил свои дни? — заинтересовался Сафрак. На его широкоскулом лице появилась насмешливая ухмылка. Он сощурил глаза, по лбу пробежали густые морщинки. — Тебе и это известно, умник?
— Полагаю, его уже удавили, — уверенно сказал Алатей.
— Полагаешь?
— Он попался на месте преступления, его схватили прямо над трупом девчонки — и с тех пор о нем ничего не известно. Как ты сам-то думаешь, что с ним сделали?
Сафрак молчал.
— Ну вот лично ты — что бы ты с ним сделал? — уточнил Алатей.
Сафрак сказал:
— Зарезал бы в тюрьме, без лишних слов и огласки… Мне другое непонятно: как вышло, что он испортил все дело? Держался вроде бы хорошо, действовал правильно. Узнал о жертве все. Изучил его привычки. Выводил из себя, преследовал, нарвался на драку… Ну, убил он по глупой случайности эту девицу. Что ему мешало после этого ткнуть ножом принца и сбежать?
— Ты же сам сказал: глупость, — фыркнул Алатей. — Глупость и ничто иное. Холопом он был, этот Радихена, холопом и подох. Все южане одинаковы, рабство у них в крови. Хоть сколько лет в герцогстве проведут, все равно рано или поздно вылезет холопское мурло. А нам теперь доделывать за него работу. Спасибо Талиессину, удрал из столицы. Здесь нам будет проще до него добраться.
— Мы умрем, — помолчав, сказал Сафрак. — Я это чувствую.
— Ты суеверен, как крестьянин, — поморщился Алатей. — Талиессин, братишка, — просто-напросто мальчишка-выродок. Мы без особых хлопот отправим его под землю. Тебе лишь не следует видеть в нем человека, только и всего.
Сафрак поморщился. Любой, кого они с братом убивали, никогда не представлялся им человеком в полном смысле слова, ровней им самим: это была добыча.
— Да ведь он и не человек, — сказал Сафрак, — в этом-то все и дело… Нетрудно представить себе человека — не человеком; а как быть с нелюдью?
— С нелюдью будет еще легче, — уверенно произнес Алатей.
— Не уверен, — пробормотал Сафрак.
Они остановились на краю леса. Здесь отчетливые следы Талиессина терялись, но так было еще интереснее.
Пока молочные братья шли за Талиессином по проселкам, они успели многое узнать о своей будущей жертве. Алатей особенно любил эту часть их работы. Буквально из ничего, из ничтожных мелочей, подхваченных по пути, складывать в пустоте некий мозаичный образ, а после при встрече смотреть, как восполняются недостающие части картины, — и в тот миг, когда все встает на свои места, когда образ делается полнокровным и живым, нанести смертельный удар. Создание целостности — и окончательное завершение.
— Что мы знаем о Талиессине? — задумчиво промолвил Алатей.
Он уставился на ветку ближайшего дерева. Ветка чуть покачивалась, как бы соглашаясь с каждым произнесенным словом.
— Выродок Эльсион Лакар, — пробурчал Сафрак.
— Это нам сообщили, — отмахнулся Алатей. — Я говорю сейчас о том, что мы поняли о нем сами.
— Молод.
— Не считается. Это тоже было известно заранее.
— По-настоящему молод, — настаивал Сафрак. — То есть неопытен и глуп.
— Согласен, — кивнул Алатей. — Кроме того труслив.
— Похоже на то…
— Нелюдим. Украл яблоки, вместо того чтобы попросить их.
— Боится людей?
— Возможно.
— Недоверчив. Предпочитает одиночество. Легко переносит голод.
— Кстати, о голоде: скорее всего, сейчас он довольно слаб — давно не ел.
— Насчет фехтования нас предупреждали, — заметил Алатей. — У него были неплохие преподаватели.
Сафрак сморщил нос.
