такой храбрый, покажись.
– Здесь никто не прячется, кроме злых намерений, если таковые имеются, – сказал голос.
Из-за приоткрытой двери хижины выступил невысокий коренастый человечек с бородавками на лице и особенно на носу, с жесткими растрепанными черными волосами и бородой и непомерно длинными ручищами.
– Егамин, – буркнул он.
– Меня зовут Бальян, – сказал юноша. – Входи.
– Да я уж и вошел, кстати, – сообщил Егамин.
– После приглашения входить слаще, – сказал Бальян.
Егамин подвигал густыми бровями, пошевелил носом и сказал:
– Ну, наверное, ты прав.
Они устроились в хижине. Бальян разложил огонь в очаге и принялся жарить зайца. Егамин беспокойно наблюдал за тем, как мясо покрывается золотистой корочкой, шумно втягивал ноздрями воздух, вертелся и время от времени бросал на Бальяна испытующие взгляды, как будто хотел заглянуть в самое нутро своего будущего сотрапезника.
Бальян истолковал эти взоры по-своему:
– Если ты голоден, могу угостить тебя лепешкой, только она черствая. Я сам хлеба не пеку, беру у горняков в поселке. Для меня нарочно делают лишние.
– А разве это не запрещено? – удивился Егамин.
– Почему запрещено? – в свою очередь удивился Бальян.
– У ваших в поселках такие обычаи, – пояснил Егамин. – Я нарочно интересовался. Все по счету. Мука по счету, лепешки – тоже.
– Не знаю. – Бальян пожал плечами. – У меня есть собственные деньги, так что я просто размещаю там заказ.
– Заказ?
– Ну да. Нет ничего проще. Договариваешься с мастером и размещаешь заказ, а потом оплачиваешь. Осталось ли что-то из того, что тебе непонятно?
– Да, – сказал Егамин. – Откуда у тебя собственные деньги?
– А что?
– Молод еще! – отрезал гном.
Бальян немного поразмыслил над его словами, а потом спросил:
– Разве деньги и молодость каким-то образом противоречат друг другу?
– Не знаю, – сказал гном, явно нервничая. – Откуда мне знать? Я не человек. Ваши обычаи остаются для меня непонятной белибердой. Абракадаброй – если угодно.
– Да нет, не угодно, – сказал Бальян и помрачнел.
Он видел, что его собеседник чем-то сильно взволнован, но не решался задавать вопросы. Из обрывочных сведений о гномах, которые ему удалось получить от горняков, Бальян знал, что этот народец не любит распространяться о своих делах, особенно перед посторонними. Требуется затратить очень много сил и времени для того, чтобы войти в доверие к ним. Обычно людям это не удается – гномы отвергают любые предложения дружбы и строго придерживаются того договора о мире и сотрудничестве, который первый герцог Вейенто, Мэлгвин, заключил с их вождями.
– Стало быть, у тебя есть собственные деньги, хоть ты и молокосос, – сказал Егамин.
– Ну да. Я ведь только что тебе об этом рассказывал.
– Ага. Значит, ты – знатный молокосос.
– Можно выразить и так.
Егамин воззрился на него с возмущением.
– А теперь скажи мне, Бальян, против чего ты протестуешь: против «знатного» или против «молокососа»?
– По большому счету неверно и то, и другое. Я не так уж молод, коль скоро в состоянии жить один, сам могу поймать зайца или договориться с другими людьми о том, чтобы для меня выпекали хлеб.
– Кстати, дай его сюда, – оборвал Егамин.
Он схватил черствую лепешку и в мгновение ока сглодал ее желтыми квадратными зубами.
– С другой стороны, – неторопливо продолжал Бальян, – трудно считать меня знатным…
Егамин застыл с последним недожеванным куском за щекой. Потом его бородатая челюсть медленно задвигалась вновь.
– Так ты – ублюдок герцога? – выговорил наконец Егамин. – О тебе болтали. И люди в поселке, и наши – тоже.
– Вот против слова «ублюдок» я намерен протестовать, – сказал юноша.
– Почему? Разве оно неточное?
