Не вдаваясь в расспросы, Тульпин молча протянул ему винтовку и стальную каску.
— В чем дело, Бруно, что случилось? — все же нашелся нужным спросить я.
— Мы гнали Иванов вдоль другой стороны улицы. Я решил забежать за баню, чтобы проверить, нет ли там еще кого-нибудь, а их там — целая толпа! А я один! Я закричал что было сил, и через несколько секунд появились герр обер-лейтенант и наши люди и спасли меня. Но один из этих мерзавцев все же ускользнул вместе с моей винтовкой и каской.
Я наполнил карманы Бруно патронами и гранатами, и он умчался обратно к Кагенеку, который дожидался его на улице, у входа в перевязочный пункт, возбужденно объясняя что-то артиллерийскому офицеру. Не тратя времени на одевание, я подбежал к ним и стал с интересом прислушиваться.
— Если не очень уверен в целях — бей просто по деревне, везде, где тебе кажется, что могут быть русские! — очень-очень быстро говорил Кагенек.
— А если я попаду по нашим же людям? — нерешительно переспросил артиллерист.
— На этот риск придется пойти. Все мы в опасности, так что бей и бей, пока хватает сил и снарядов. Нашими людьми придется рискнуть, — решительно ответил Кагенек и отступил в дверной проем одновременно с раздавшейся выше по улице очередью русского пулемета.
Кагенек отправил посыльного к людям из 37-го полка с приказом оставить для обороны западной окраины деревни необходимый минимум солдат, а всех остальных срочно отправить к перевязочному пункту. Артиллерист устроил тем временем наблюдательный пункт на чердаке пункта боевого управления.
— Сколько раненых? — повернувшись ко мне, спросил Кагенек.
— Более сорока. Еще немного — и перевязочный пункт просто лопнет.
Нам было хорошо слышно, как методично, снаряд за снарядом лупил прямой наводкой по русским артиллерийский расчет обер-фельдфебеля Шайтера. Значит, маленький Беккер и горстка его людей еще живы и продолжают защищаться.
— Будем надеяться, что мы успеем добраться до группы Беккера, — сказал мне Кагенек. — Как только прибудет подкрепление от 37-го полка, мы атакуем русских всеми силами, что имеем, и будем последовательно выбивать их из каждого дома, пока не доберемся до Беккера. А когда мы снова соединимся с нашими героями из 10-й роты, у нас будет хороший шанс очистить от русских всю деревню.
И вдруг наших ушей — и даже не ушей, а чего-то такого внутри груди — коснулось какое-то низкое утробное гудение в воздухе, происхождения которого я поначалу даже не понял. Звук быстро нарастал, приближался, и в какое-то мгновение у меня возникло ощущение, что прямо по небу над нашими головами с чудовищной скоростью проносится какой-то фантастический железнодорожный состав. Вслед за этим раздалось сразу несколько мощных взрывов за деревней на опушке леса, откуда нас первоначально атаковали русские. И только несколько секунд спустя до нас докатился рокочущий грохот нашей артиллерии, расположенной за Терпилово, в восьми километрах за Волгой. Следующий залп принес несколько снарядов, рванувших уже поближе к домам по северному периметру деревни. Затем снаряды стали с оглушительным ревом рваться между нами и отрезанной от нас группой Беккера. Стоит заметить, что это была довольно точная прицельная стрельба, немалая заслуга в чем принадлежала артиллерийскому корректировщику на чердаке, в адрес которого раздались одобрительные возгласы и даже аплодисменты.
У перевязочного пункта собралось около сорока человек из 37-го полка. Их разбили на две группы. Двадцать человек были отправлены на усиление к Ламмердингу вдоль северной стороны улицы, а остальные примкнули к группе Кагенека, которой предстояло дом за домом добраться до маленького Беккера по южной стороне улицы.
Десять минут спустя мы предприняли контратаку. Кагенек и Ламмердинг с боем пробирались вдоль по улице на восток, последовательно освобождая от русских дом за домом. В этот момент я услышал интенсивный винтовочный огонь с заднего двора перевязочного пункта. Это был Генрих и приданные ему в помощь шестеро легко раненных. Что бы это могло означать? В ярком сиянии осветительной ракеты я разглядел вдруг тридцать или сорок русских, торопливо пробиравшихся по сугробам от леса по направлению прямо к нам. Тут уж пора было защищаться и нам самим — на помощь Ламмердинга или Кагенека рассчитывать теперь уже не приходилось.
Раненые отстреливались изо всех сил, как только могли. Один из них, раненный в левую руку, безжизненно повисшую теперь, поднимал винтовку и целился одной правой рукой, а перезаряжал ее зажав между колен. Другой раненый — с раздробленным правым коленом — вел стрельбу, невзирая на ужасную боль, которую испытывал, из положения лежа, прислонившись для устойчивости плечом к бревенчатому столбу, на который была навешена одна из створок ворот в конюшню.
При том что мы находились в более выгодном положении и могли вести по русским огонь из укрытия, в то время как они находились на незащищенном открытом пространстве, у нас все же не получалось обеспечить желаемую силу и плотность огня. К тому же у нас не было и своей ракетницы для запуска осветительных ракет, и поэтому мы имели возможность стрелять по врагу прицельно только при отсветах тех ракет, которые пускал в стороне от нас Ламмердинг. Все остальное время царила почти непроглядная тьма, и враг под ее покровом подбирался к нам все ближе.
Глухие удары его пуль о бревенчатые стены конюшни становились все чаще. Поэтому я отобрал еще восьмерых легко раненных, способных хоть как-то держать в руках оружие, и усилил ими нашу слишком маленькую команду. Эту восьмерку я разместил под прикрытием невысокой ограды между двумя крестьянскими хозяйствами. Она представляла собой довольно толстые бревенчатые сваи, врытые вертикально в землю на открытом пространстве между нашим и соседним домами. Бревна служили отличной защитой от пуль противника, и в то же время на них было удобно опираться при прицеливании.
Я тоже схватил винтовку, и при каждой вспышке осветительных ракет группы Ламмердинга, находившейся по правую сторону от нас, все шестнадцать наших винтовок разражались почти одновременным залпом довольно плотного и прицельного огня. Дополнительные восемь защитников расширили собой линию нашей обороны, и теперь уже было очевидно, что врагам не добраться до перевязочного пункта, пока они не справятся с ними. Но даже если бы это и произошло, мы без колебаний вступили бы с ними в рукопашную схватку. Я был уверен в своих людях: они сражались за собственную жизнь и понимали это.
Внезапно на меня нахлынула волна гордого ликования. Мой перевязочный пункт показал себя настоящей маленькой крепостью, с которой оказалось не так-то легко справиться. Через два с половиной часа уже наступал рассвет следующего дня, и к этому времени мы должны были снова стать полными хозяевами положения.
Прибыла следующая партия раненых — на этот раз из числа наших людей, двинувшихся контратакой на восток. Они принесли с собой воодушевляющие новости о наших успехах. Размещать раненых было уже просто негде. Мы, как могли, уплотняли их по углам комнаты, чтобы в ее центре оставалось хотя бы небольшое пространство для оказания первой помощи и перевязок.
Все это время Наташа не спускала с моего лица своих черных глаз.
Снова ураганом ворвался Бруно.
— Мой обер-лейтенант ранен! В голову!
— Мертв? — прямо и настойчиво спросил я.
— Нет, просто лежит на земле. Но он все еще дышит.
— Тульпин! — крикнул я. — Быстро собери все необходимое, пойдешь со мной.
Уже через пару минут Тульпин вскинул на плечо лямку санитарной сумки с перевязочными материалами и всем остальным, и мы с ним побежали следом за Бруно, не обращая никакого внимания на вражеский огонь. Кагенек лежал на спине за домом, под укрытие которого его перетащили двое солдат. Он был в сознании, но из его виска сильно струилась кровь.
— По-моему, все не так уж плохо, — не слишком уверенно пробормотал он.
На первый взгляд казалось, что висок лишь сильно оцарапан, но все же нужно было срочно доставить Кагенека в более безопасное и освещенное место для более тщательного осмотра — к тому же русские, судя по всему, были всего лишь в нескольких дворах от нас. Я быстро наложил тугую повязку для замедления кровотечения, и мы с Тульпином наполовину понесли, наполовину потащили нашего командира обратно к перевязочному пункту, стараясь держаться по возможности поближе к стенам домов.
Когда мы добрались наконец до перевязочного пункта и оказались внутри, я снял временную повязку, и из раны хлынула свежая кровь. Я прозондировал височную кость и убедился в том, что она была гладкой и
