закопченном огнем натяжном потолке нарисовать новые. Идея была созвучна времени, и тогда многие поверили в их необычную доктрину перерождения одной энергии в другую – они нарисовали, эти свои «новые» картины, и коллекционеры передрались из-за них.
– Вот видите, их опыт удался!
– Это был не опыт, – с усмешкой возразил Лапин. – Прошло совсем немного времени, и в насмешку над собой они завалили мир бесконечными повторами, озолотились, и эксперимент превратился в бренд. Теперь любому ясно, что таков и был их расчет. Но стало ли подобное новым шагом искусства?
– Безусловно! – воскликнул Виктор. – Вы, как историк искусства, должны помнить любимое высказывание Уорхола: «Лучший вид искусства – умение делать деньги», так что Райнд и Сибовски ничем не погрешили против постулата. Но наша девочка ничего не создавала, и, следовательно, в ее перформансе точно есть что-то новое, – улыбаясь, добавил Виктор.
– А что будет с этим объектом?
Увлеченные собеседники разом повернулись.
Саркастически улыбаясь, седовласая женщина лет пятидесяти указывала пальцем на Сонину кровать.
– Прекрасная выставка, Долфи! – поприветствовала она подскочившего к ней Анапольского.
– Здравствуй, Руф! – ошеломленно воскликнул Дольф, мигом стирая с лица брезгливое выражение, оставшееся на нем после общения с Соней. – Счастлив тебя видеть.
Владелица крупнейшей Лос-Анджелесской галереи Руф Кински, приплывшая со своей свитой как облако, не обратила внимания на приветствие и тут же переключилась на Тропинина:
– Здравствуй, Виктор! Ты тоже прилетел? Прекрасная выставка, и в этом году достойных работ гораздо больше, чем в прошлом, а Лобанови, как всегда, в центре внимания!
Кински эффектным жестом указала своим спутникам на громадную картину. Было видно, что они видят ее впервые и она их очень заинтересовала.
– Хорошо! – продолжила Кински. – Как смело, что вы поместили эту работу, она держит всю выставку. Для нас очень важно было это увидеть. Сколько прессы! Это успех. Моим коллекционерам также понравился перформанс, они желают купить кровать.
Дольф с тревожным лицом вслушивался в беседу.
– Долфи! Мы покупаем объект для частного фонда в Детройте, – надменным голосом сообщила Кински. – Сколько он стоит?
– Художница сорвала выставку, и ее работа не продается… – начал вяло оправдываться Дольф.
– Хороший пиар – «искусство, которое не продается». Блестяще! Так сколько стоит кровать? – не унималась Руф Кински.
– Две тысячи долларов…
– Я покупаю.
– Поздравляю, – замогильным голосом пошутил Дольф.
– Двадцать тысяч, – вмешался Виктор.
Все вздрогнули.
– Коллекционер, которого я представляю, уже купил эту работу, – веско добавил он.
По тому, как Виктор произнес эти слова, Дольф понял гораздо больше, чем было сказано. Посерев лицом, он развел руками:
– Бизнес есть бизнес, ты же понимаешь, Руф.
– Мой клиент дал за всю инсталляцию двадцать тысяч и желает отдельно купить видео по перформансу, – громко, чтобы все слышали, заявил ЧТО.
– Хорошо, Виктор! Вы не дали нам этого художника, но к теме бизнеса мы еще вернемся, – с ядовитой вежливостью ответила седая американка.
Она резко развернулась и, раздраженно переговариваясь со своими спутниками, ушла.
Дольф совершенно не ожидал, что эпизодическое участие в выставке молодой художницы закончится таким свинским скандалом. Эмоции так зашкаливали, что он испытывал острую потребность срочно выпить водки. Его уже не трогали все ужасы, творившиеся вокруг его имени: агрессивное поведение прессы, ссора с Кински, единичные оскорбления и даже то, что кто-то из зрителей запустил стакан кока- колы в картину Близнецов. Страсти так накалились, что он впал в ступор. Все пошло наперекосяк.
Виктор же, напротив, непринужденно беседовал с клиентами, рассказывал про художников, шутил, был бодр и сиял дружелюбной улыбкой. Его вдохновенное настроение мало-помалу стало бесить Дольфа. Время от времени посматривая на компаньона, Дольф злился еще больше, хмурился и покашливал.
Заметив подавленное состояние друга, ЧТО отвел его в сторону и, приобняв за плечи, сообщил:
– Я только что продал четыре боковых холста Близнецов за пятьсот в Ханты-Мансийск.
Видя, что Дольф не оживает, он зашептал на ухо:
– Забудь ты чертовую старуху. Плюнь. Думаю, она хотела купить девчонку только затем, чтобы поизмываться над тобой. Ты просто еще не знаешь ее подлинных планов. Но она натолкнула меня на одну мысль. То, как наизнанку вывернулась наша истеричка, и то, как приняли истерику зрители, – гениальная формула, я просто прозрел! Это чистая энергия, которую мы направим в нужную сторону и заработаем на ней миллионы. Остается только правильно подобрать художников и название под стать их безумию, но с выбором у нас, кажется, проблем не будет…
– Какие еще художники? – не выдержал Дольф.
Виктор мягко повернул его за плечи и указал вперед рукой.
– Вот один из них, собственной персоной, на тебя несется. Познакомься – наш новый проект «Ярость».
Дольф, изумленно выпучив глаза, увидел, что к ним с явным желанием расправы приближается Амуров.
– Алчная, жирная гадина! – взорвался Тимур, протягивая руки к насмерть перетрусившему Дольфу. – Ты никогда мне не нравился, продажная тварь, а сейчас я просто готов тебя убить!
– Нет, я больше этого не вынесу, кто-нибудь, позовите милицию, – завыл Дольф, прячась за Виктора.
Пытаясь достать галериста, Тимур рванулся вперед, но наткнулся на спокойную улыбку Тропинина.
– Убьешь обязательно, – пообещал ему Виктор. – Но не сейчас. Попозже.
– А ты кто такой?
Виктор пропустил мимо ушей реплику и неожиданно протянул руку.
– Давай еще раз познакомимся! Виктор Тропинин, коллекционер. Я только что купил работу твоей подружки.
– Да пошел ты! – недоверчиво огрызнулся Тимур.
– Нет, правда, очень хорошая работа. Двадцать тысяч долларов. Не веришь? Спроси у кого хочешь, хоть у него.
Дольф испуганно закивал головой.
– У нее большой потенциал, просто так все было задумано. Это спектакль, современное искусство, а ты с кулаками. Вот моя визитка. Давай лучше поговорим о тебе…
10
К концу дня жара, сжигавшая город, постепенно стала спадать. На улицу упали длинные тени, посвежело, и возник приятный летний вечер. В поисках прохлады разомлевшие граждане потянулись к тенистой зелени: в Центральном парке культуры и отдыха на Крестовском острове стало многолюдно.
В самом дальнем уголке этого обширного зеленого массива, вдали от гремящих музыкой аттракционов, теннисных кортов и шумных ресторанчиков, за высоким каменным забором таинственно прятался отреставрированный особняк. Подсвеченная надпись на латунной табличке при входе мало что говорила случайному прохожему – на двух языках на ней было написано: «Художественный фонд Тропинина».
С улицы особняк был надежно скрыт деревьями и едва заметен, но прекрасно виден с канала, который находится по его другую сторону, поэтому только спортсмены-байдарочники, энергично рассекавшие водную гладь, смогли наблюдать комичную и малопонятную сцену, разыгравшуюся в тот час на лужайке перед домом. У самой воды на металлических стульчиках сидели двое мужчин. Они были одеты в одинаковые белые брюки и цветастые летние рубахи с коротким рукавом. Между ними на траве стоял сервированный
