скрывается? И почему он так назойливо вертится в мыслях у старейшины? С ним связана какая-то опасность… или какая-то хитрость…
У старейшины начала нестерпимо болеть голова.
– Уходи лучше из крепости подобру-поздорову, - посоветовал старейшине хедд.
И в который уже раз представление о третьем узнике, так и не оформившись до конца, растворилось бесследно.
– На болотах куда безопаснее, чем здесь, - продолжал откровенничать хедд. - Если до «живой еды» дойдет наконец, что их тут только пара хеддов удерживает, они перебьют нас, точно тебе говорю. Если бы не Шрам, они бы наверняка сообразили. У Шрама настоящий талант. Мы, хедды, горазды краснобайствовать, но Шрам здесь мастер, говорю тебе. Он всякую чушь городит, да так искусно, что скрывает под ней очевидное. И пока все в яме только и заняты тем, что прикидывают, как бы Шраму горло перерезать, - а до горла хедда добраться, как ты понимаешь, весьма трудно…
– Да, - сказал старейшина. - Я понял. Мы уходим.
Пенна не верила услышанному. Все так просто? Никакой магии - одна только непрочная решетка? И никто еще не сообразил? Но почему же хедд даже не понизил голоса, когда делился со старейшиной всеми этими откровениями?
Она усмехнулась. Да нет, все правильно. На самом стражник-хедд говорил очень тихо. Просто у Пенны чересчур острый слух. Наверное, это как-то связано с теми магическими изменениями, которые она претерпела, когда решилась стать лучницей. А может, дело в другом. Например, в том, что делает ее в глазах Тзаттога «королевой». Но об этом лучше пока что не думать.
По крайней мере, до наступления ночи. А ночью она сумеет как-нибудь позаботиться о себе. В конце концов, у нее будут лук и стрелы, так что к встрече с принцем-упырем она будет готова.
Глава двенадцатая
От безумцев тоже бывает польза, думал Эгертон, маг Тоа-Дан, прощаясь с «многочтимой Ашам», она же Анберрас, сумасшедший, выловленный проводниками из гибельных топей. Сами по себе проводники Эгертону не требовались. Он в состоянии был перейти через Топь-Душеедку и нимало не пострадать от ее губительных миазмов. Проводники обладали способностью перекрывать таинственным силам, действующим в топи, доступ к душам своих подопечных. Эгертон умел делать это сам. Он всегда без особенных усилий возводил незримую стену между собой и окружающим миром, так что не многие маги в состоянии были разрушить эту защиту и проникнуть в мысли Эгертона. Как и большинство магов ордена Тоа-Дан, Эгертон весьма преуспел в защитных чарах и был довольно уязвим в тех случаях, когда приходилось атаковать. Впрочем, он сильно надеялся, что до крайностей не дойдет и он сможет ограничиться ролью наблюдателя и собирателя фактов, который лишь изредка чуть-чуть подталкивает или направляет события. Так, слегка, лишь для того, чтобы эксперимент развивался в нужном направлении.
Для того чтобы выяснить у проводников, не проходили ли здесь троллоки и с ними девица, одетая причудливо (или вовсе раздетая), Эгертону пришлось бы применять сложные чары подчинения. Эта магия всегда давалась Эгертону с трудом. Разумеется, он мог держать в полной покорности живое существо, но старался избегать ситуаций, когда подобное становится необходимым. Ведь не только подчиненный принадлежит магу, но и маг полностью принадлежит подчиненному существу, которое надо постоянно контролировать. Такие заклятия отбирают чересчур много энергии. Куда больше, чем мог позволить себе Эгертон, находясь так далеко от дома.
Но он отдохнул и принял решение: если ничто другое не поможет, придется накладывать подчиняющие чары на проводников… Эгертон обязан узнать, куда направились троллоки, особенно - тот, в серебряном доспехе. Да и лучница оставалась для Эгертона важным объектом.
Завидев «многочтимую Ашам», Эгертон мысленно возблагодарил Дзара и его испепеляющий огонь: безумец расскажет все без всякого принуждения. Нужно лишь немного подыграть ему.
– Да, - с важным видом закивал «Ашам», - здесь были троллоки, целый отряд, и они вели пленников. О, несчастные создания! Особенно - женщина. Нет ничего более величественного, чем женщина в царственных облачениях, но, с другой стороны, нет ничего более жалкого, чем униженная и раздетая женщина.
– Она была раздета? - уточнил Эгертон.
«Ашам» кивнул:
– Бедняжка! На ней не было ни драгоценностей, ни браслетов, ни диадемы в волосах, ни даже колец на пальцах - ничего! Совершенно голая. Разве так годится? Мы, женщины, это очень болезненно переживаем. Ты как настоящая женщина должна это понимать.
– О, я понимаю! - поддакнул «Ашам» Эгертон. - Я тоже чувствую себя весьма неловко, если выхожу из дома без украшений. Это все равно как выйти раздетой.
– Ты очень тонко все схватываешь, - одобрил «Ашам».
– Мы, женщины, разбираемся в таких вещах, - отозвался Эгертон. - А сколько троллоков… ужасных троллоков… здесь прошло?
– Я так волновалась за брата, который отправился с ними! - воскликнул «Ашам», заламывая руки. - Их было очень, очень много! Разве можно брать на себя охрану стольких душ сразу? Но он не знает устали. Он отважен… И я никак не могу его дождаться.
– В таком случае я намерен отыскать его, - сказал Эгертон. И тут же поправился: - То есть намерена. Живя в мужском мире, невольно привыкаешь говорить о себе как о мужчине.
– Это ужасно, - вздохнул «Ашам» и вытер глаза. - Но еще ужаснее пропажа моего брата. Я так боюсь, что с ним что-нибудь случилось! От этих троллоков всего можно ожидать. Они вели с собой пленников. Я уже говорила об этом?
– Да.
– Троих, - прибавил «Ашам». - На одном был серебряный доспех. И окружающие то видели его, то не видели. Вообще они вели себя весьма странно. Но чего еще можно ожидать от троллоков! Они даже не были уверены в том, сколько пленных ведут с собой. Их мысли плавали в воздухе, как вялые рыбы. Мне было с ними скучно.
– Понятно.
– У тебя тонкая натура… А ты не опасаешься за моего брата?
– Я привык опасаться самого худшего. То есть привыкла. Этот мир стал невыносим после Катаклизма
– Да? - удивился «Ашам». - А что такое Катаклизм?
Вместо ответа Эгертон просто дружески махнул «ей» рукой и зашагал по тропинке.
Опасения Анберраса (он же «Ашам») скоро подтвердились: в двадцати полетах стрелы от собственного дома на тропе лежал проводник. Он был еще жив хоть и сильно изранен. Приглядевшись, Эгертон пришел к выводу, что раны нанесены острыми зубами какой-то неведомой твари.
Некоторое время Эгертон рассматривал проводника, покусывал нижнюю губу и размышлял. Стоит ли расходовать время (и силы, столь необходимые для предпринятого Эгертоном похода) на существо, которое все равно умрет? И даже если оно сейчас останется живо - сумеет ли оно достойно распорядиться остатком своих дней? И велик ли будет этот остаток? Стоит ли короткая жизнь затраченных на нее усилий?
Затем он положил на чашу весов дополнительный довод: исцеляя - или, по крайней мере, делая несмертельными - раны проводника, Эгертон сумеет кое-что разузнать о напавшем на него чудище.
Поэтому тоаданец в конце концов отбросил все сомнения и наклонился над раненым. Осторожно сращивая края рваных ран, он попутно считывал - словно просматривал книгу - разные обстоятельства, предшествующие появлению этих ранений. Вот появляется отряд - десяток троллоков, и с ними весьма странное существо в серебряном доспехе, без одной пластины на плече. Главным образом благодаря этой прорехе проводник и видел серебряное существо. Оно все сияло и переливалось, и раствориться в окружающем мире для него не составляло ни малейшего труда. И еще оно было как будто немного растеряно… и в то же время наслаждалось своим могуществом.
