крыльями.
— Стой! — взывал Орвас, простирая руки к Ангелу. — Остановись! Выслушай меня! Ты — единственная надежда нашего народа! Кто ты? Желаешь ли ты поклонения? Мы дадим тебе все, что только возможно! Все, что в наших силах! Все, чем мы владеем! Выслушай меня, ведь у нас одна цель — одолеть зло, что сгустилось над нашим миром и уничтожает его!
Никакого ответа.
Даже Сеггер, который никому из простых людей не являлся (некоторые настоятели утверждали, что общались с ним в духе, но Орвас, естественно, не мог считать себя настолько святым, чтобы Сеггер захотел общаться с ним напрямую), — даже Сеггер иногда давал Орвасу нечто вроде ответа. Случалось, император молился богу долго и истово, и вдруг в его душе возникало ощущение покоя или по рукам и ногам разливалось тепло. И тогда Орвас знал, что Сеггер услышал его пламенные молитвы.
Но Ангел Света, хоть и был зрим, хоть и висел в небе над степью, оставался безмолвным и недостижимым.
— Выслушай меня, о Свет, о крылатый Свет! — продолжал без устали взывать Орвас. — Разве не Сеггер послал тебя к нам, дабы вселить в наши сердца надежду? Молю тебя, ответь! Не к тому ли стремишься ты, к чему и церковь наша святая стремится, к чему и мы стремимся все, — искоренить чуму, уничтожить зловещий туман, искупить Кару богов!.. Ответь!
Но не донеслось с небес никакого ответа…
Орвас возвратился во дворец только через несколько дней, и выглядел император ничуть не лучше того простого солдата, который принес ему весть об Ангеле Мщения. Точно так же разорвана и покрыта пылью была одежда императора, та же странная смесь надежды и отчаяния отражалась на его лице. Он ничего не мог ответить на вопросы своих приближенных. Ни военные командиры, ни министры, ни даже священнослужители — никто не услышал от него внятного рассказа.
По приезде, однако, Орваса ждал еще один сюрприз. Как ему доложили, к нему явился высокопоставленный инквизитор, один из лучших в Сером ордене, который привез важные новости. Инквизитор этот отказывался сообщать свое послание кому-либо, кроме императора. Он был очень разочарован, когда узнал, что Орваса нет во дворце.
— Я проделал огромный путь! — заявил он. — Я рисковал жизнями, своей и, что куда существеннее, других верных слуг Сеггера, ради того, чтобы доставить весть государю. Мы считаем, что Орвас — единственный, кто в состоянии противостоять надвигающейся Тьме. Именно поэтому мои сведения так важны для него.
Однако ничего не поделаешь — от того, что Ринан Сих рисковал жизнями, своей и чужими, и от того, что привезенная им весть обладает невероятной ценностью, император во дворце не объявится. Государь уехал в степь, поскольку у него там появились неотложные дела, — так сообщили инквизитору.
И Ринан Сих вместе со своим послушником, братом Халсэбу, вынужден был сдержать нетерпение и поселиться в отведенных ему покоях в северном крыле дворца.
Покои эти были не слишком просторными, но вполне удобными и простыми. Все здесь было приспособлено под вкус человека, привыкшего к походам, к условиям полевого лагеря. Ринан Сих не жаловался — ведь он тоже был таким человеком. Кроме того, смиренному служителю Сеггера не пристало требовать роскоши и тосковать по мягким перинам… Ему следует довольствоваться матрасом, положенным на пол, тощим одеялом и глиняной плошкой для умывания. Впрочем, плошка была не глиняная, а серебряная, да и матрас был накрыт красивым покрывалом с узорами; что до одеяла, то оно хоть и было тощим, зато шелковым. В общем, простота и роскошь, соединенные вместе.
Послушника устроили во дворце точно так же. Брат Халсэбу пришел в неистовый восторг — он, рожденный в очень простой семье и воспитанный в суровых условиях обители, никогда и не видывал подобной роскоши. Шелк! С ума можно сойти! Брат Халсэбу был готов гладить свое одеяло с утра до вечера и восхищаться изумительной работой мастериц, заткавших покрывало такими красивыми узорами.
— В жизни не подозревал, что существует такая красота! — восторгался он. — Какие вещи существуют в мире! Будет жаль, — прибавил он простодушно, — если Лаар погибнет… Ведь вместе с Лааром погибнет и вся эта прелесть.
— Знал бы ты, каким был Лаар до Катаклизма, — проговорил Ринан Сих.
И тотчас пожалел об этом.
Брат Халсэбу не помнил мира до Катаклизма. Он сразу же принялся умолять старшего, чтобы тот рассказал ему подробнее.
— Отец никогда этого не делал, только начинал плакать, пить и лупить меня, — вздохнул брат Халсэбу. — Что под руку попадалось, тем и лупил. Один раз заехал кувшином, другой — ночной вазой… А то швырнет в меня башмаками. Так я ничего и не узнал. А каким был мир до Катаклизма? Поведай мне, Ринан!
— Я тебя бить не буду, — объявил Ринан Сих, — но и рассказывать тебе ничего не собираюсь. Не следует все время оборачиваться на прошлое. Это ослабляет душу, запомни. Если все мы сядем и начнем скорбеть о том, как прекрасен был Лаар до Катаклизма, какими ясными были его голубые небеса, какими мирными — его океаны… и как маги трудились лишь на благо людей, излечивая болезни и предсказывая погоду… Да, тогда уж мы точно не сдвинемся с мертвой точки, а только ослабеем и уподобимся глупым старухам, что точат сваи жидкие слезы по давно прошедшим временам. Нет, брат Халсэбу, никогда не оборачивайся на прошлое. Мы живем только в настоящем. И наша задача сейчас исключительно проста: дождаться императора и доложить ему обо всем, что нам стало известно. Государь должен знать все.
— Без прикрас? — озаботился брат Халсэбу.
— Да уж какие прикрасы могут быть у ереси! — вздохнул Ринан Сих.
— Вот и я о том же, — подхватил брат Халсэбу. — Ничего ужаснее того, что затевает Акир Бен Тагар и представить нельзя…
— Можно, — возразил Ринан Сих. — И это — Кианна.
У Орваса оказались свои новости, и тоже не слишком обнадеживающие. Когда императору доложили о людях, жаждущих встречи с ним, он только переменил одежду, выпил стакан вина и велел подать трапезу в кабинет, где обычно проводил секретные совещания в очень узком кругу. На сей раз Ринан Сих настоял на том, чтобы встреча проходила с глазу на глаз.
Император прищурился, когда увидел рядом с инквизитором брата Халсэбу.
— Кажется, ты не хотел, чтобы на этой встрече был еще кто-либо, кроме тебя и меня, — напомнил император вместо приветствия.
Ринан Сих склонил перед ним голову, а брат Халсэбу простодушно рухнул на колени и простер перед собой руки. Он был готов потерять сознание от восторга. Мог ли представить себе простой сын сапожника, что когда-нибудь он будет стоять — точнее, лежать ниц — перед императором Тугарда, более того, удостоится чести разговаривать с ним? Воистину, велик Сеггер! И стоило уйти от жизни обычного человека и посвятить себя делу Серого ордена, чтобы испытать такое.
— Встань, несчастный, — проговорил император. — Ты ведь служишь одному только Сеггеру.
— И тебе тоже, — пробормотал брат Халсэбу, однако поднялся на ноги, — Мы оба служим Сеггеру. Ты и я.
Император вдруг рассмеялся. Больно уж непохожими друг на друга оказались эти вестники, эта пара инквизиторов, о которых Орвасу уже успели нажужжать в оба уха: что они, мол, и интриганы, и странные, и высокомерные, и ни с кем не разговаривают, и вообще непонятно откуда взялись!..
Ринан Сих — внешне моложавый, но со старыми глазами, светловолосый, стройный; и брат Халсэбу с грубоватой физиономией, коренастый, с короткими грубыми пальцами простолюдина.
— Я хочу, чтобы между нами была полная ясность, — произнес Орвас. — Мы сейчас находимся в смертельной опасности. Когда я говорю «мы», я имею в виду весь мир, а не только себя и вас двоих. Надеюсь, вы отдаете себе в этом отчет. Поэтому будем кратки в высказываниях, предельно честны — и постараемся ничего друг от друга не утаивать. У каждого из нас есть своя новость. И я предлагаю, чтобы начал говорить старший инквизитор.
В этот момент в дверь постучали. Вошел слуга с подносом, на котором находилась поистине
