Тесто было темно-красное.
— Почему люди из «Зеленого креста» такие грубые? — спросила я ее.
— Ну, для начала они не люди. — Она подняла на меня глаза, руки ее продолжали мять тесто. — Хочешь сама попробовать?
— Не сегодня.
Меня вообще не слишком интересовала кулинария. Полагаю, в этом плане я пошла в отца.
— Мае, кто делает «Санфруа»? Ты вроде говорила, что мы получаем его из Олбани?
— Посмотри на банке.
Я сняла с полки в кладовке черно-красный жестяной контейнер. Сзади было написано: «Сделано в США. © ЛЕР и K°, Олбани, Нью-Йорк».
Вернувшись в мамин кабинет, я нашла в сети телефон «ЛЕР и K°». Оператор соединил меня с отделом «по связям с потребителями», где голосовая почта приняла мой запрос для последующего ответа.
Я вернулась на кухню.
— Мае, как позвонить в Лондон? Я хочу связаться с отцовским портным.
Она мыла руки над раковиной. Хлеб, должно быть, уже сидел в духовке.
— «Дживс энд Хоукс», — сказала она, — Сэвил-роу, дом один. Уж эту-то этикетку я видела достаточно часто. — Она потянулась за полотенцем, потом обернулась ко мне. — Ариэлла, ты же не собираешься им звонить?
— Почему бы и нет?
— Они ничего тебе не скажут. — Она вытерла руки насухо. — Британские портные такие же скрытные, как ЦРУ. А может, и больше.
— Они не могут оказаться хуже, чем «Зеленый крест».
Я хотела сказать ей, что воспользовалась ее именем, но потом передумала.
Но она покачала головой, как будто уже знала.
— «Зеленый крест» не выдает информацию, даже другим вампирам, — сказала она. — Медицинские курьеры обязаны соблюдать конфиденциальность.
Идеи у меня были на исходе.
— Может, позвонить Деннису?
Но мне не хотелось разговаривать с ним — с человеком, который помог украсть маму.
Мае открыла дверцу духовки и посмотрела на темно-красные караваи.
— Чувствуешь запах меда?
— У него розовый запах.
— А по-моему, он цвета маков на заднем дворе. — Она закрыла дверцу.
Очередной звонок, очередное сообщение голосовой почты. Денниса не будет на работе до пятнадцатого августа. Я не оставила ответного сообщения и повесила трубку, испытывая скорее облегчение, чем разочарование.
Но варианты «плана возвращения» стремительно иссякали.
Спустя несколько дней появился фургон «Зеленого креста». Я встретила водителя улыбкой и несколькими вопросами. Он сказал, что ничего не знает о производстве «Санфруа», и прозрачно намекнул, что, если бы и знал, постороннему все равно не сказал бы.
Я отвернулась. Из конюшен вышла мама с двумя большими корзинами подофилловых корней и листьев, собранных накануне в лесу. Подофилл еще называют американской мандрагорой. Индейцы использовали ее для лечения, и теперь растение проверяют как возможное лекарство от рака. Мама поставляла его «Зеленому кресту» в обмен на заменители крови.
— Нам нужно две коробки «Санфруа», — сказала она. — Надеюсь, качество будет такое же высокое, как и в прошлый раз.
Курьер погрузил корзины в фургон, затем передал ей две картонные коробки с пометкой «ЛЕР и K °».
— Не волнуйтесь, — сказал он. — Ничего не изменилось.
— Интересно, где я буду жить, когда вырасту? — сказала я. — В смысле, когда стану старше.
Мы с мамой сидели в гостиной. Снаружи едва слышно доносилась музыка. Дашай и Беннет танцевали на траве под транзистор.
Мае строго посмотрела на меня.
— Ты не станешь старше. Разве ты этого не понимаешь? — В голосе ее звучало недовольство. — Отец тебя что, вообще ничему не учил?
Учил, разумеется. Но я никогда не вдумывалась в скрытый смысл услышанного: как только становишься «иным», биологические часы останавливаются. Ты не стареешь. Не растешь. Только разум может развиваться.
— На сколько я выгляжу?
— Иногда на двадцать, — сухо ответила она. — А сегодня на двенадцать.
Несколько задетая, я встала и отошла к окну. Беннет и Дашай, обнявшись, вальсировали так грациозно, что я вздрогнула. Научусь ли я когда-нибудь так танцевать?
Интересно, почему самое очевидное решение проблемы приходит в голову в последнюю очередь?
Определенные элементы в поле нашего сознания находятся в центре внимания, а другие лежат на периферии. Мое внимание, как правило, сосредоточено на том, что привлекает меня необычностью или загадочностью. У вас тоже так? В данный момент я сосредоточена на том, как описать сознание, и уделяю мало внимания сидящей у моих ног кошке и запаху влажного воздуха вокруг.
Можно было бы предположить, что я не сознаю присутствия знакомых вещей. Но они часть моего периферического внимания. В доказательство я могу переключиться и погладить кошку или утереть пот со лба. Эти вещи находятся в поле моего сознания, даже если я не обращаю на них внимания.
Почему я не заметила у мамы на кофейном столике экземпляров «Журнала По»? Их вид был привычен. Отец держал такую же стопку на столе возле кресла в гостиной. Полагаю, если бы меня, пока я росла, спросили, что выписывает средняя американская семья — «Журнал По» или телепрограмму, — я бы решила, что большинство людей предпочитают По.
Побывав в широком мире, я изменила мнение.
Я набрала номер редакции «Журнала По».
— У меня папа заболел, — сказала я снявшему трубку. Этот голос определенно принадлежал особи мужского пола. — Он говорит, что не получал журнал. Я сказала ему, что позвоню вам.
— Посмотрим, смогу ли я вам помочь, — забота в голосе этого человека казалась искренней.
Я назвала ему имя и адрес отца в Саратога-Спрингс.
Он отошел, потом снова взял трубку.
— Мисс Монтеро? — уточнил он.
— Ариэлла Монтеро.
— Да. Так, похоже, подписка вашего отца была переадресована. Вот незадача! Кто-то позвонил в феврале и попросил переадресовать подписку.
— А-а. — Я лихорадочно думала. — Моему дяде?
— То есть мистеру Пиму?
— А какой был адрес?
— Миднайт-пасс-роуд, шесть-семь-ноль-пять, — ответил он, — правильно?
— Конечно. Наверное, он просто забыл, что внес изменения. Извините за беспокойство.
— Я искренне надеюсь, что здоровье вашего отца поправится, — сказал мужчина. — Пожалуйста, известите нас, если он снова захочет получать журнал.
Я поблагодарила его и распрощалась. Я так и не выяснила имени этого сотрудника «Журнала По», но он заново вселил в меня уверенность, что хорошие манеры не окончательно устарели. Мне жаль, что
