объясню».
Дверь в кабинет профессора Хоффмана была открыта.
— Ну здравствуй, Сара, — произнес он, подталкивая нас внутрь.
Он посмотрел на маму так, словно они виделись только позавчера: быстрый взгляд, кивок. Затем его глаза остановились на мне.
Это был худой, начинающий седеть мужчина. Очки без оправы, джинсы, ковбойские сапоги и рубашка цвета горчицы.
— Что ты об этом думаешь? — спросил он, указывая на угол своего стола.
Сесилия Мартинес, как я заметила, оставила нас. В комнате не хватило бы места еще для одного человека.
Письменный стол, как и сам кабинет, был покрыт разнообразными предметами: бумагами и книгами, разумеется, а также игрушками, сделанными из жести, камней, деревянных брусков, кусков мыла, жестянок из-под супа. Я посмотрела на угол и увидела нечто, оказавшееся дохлой змеей.
— Это коралловая змея? — Кожу ее охватывали яркие кольца красного, желтого и черного цветов.
— Ну да, она. В окрестных лесах обитает некоторое количество особей. В последнее время находят необычно много дохлых. — Он обернулся к мае. — Ты по-прежнему держишь пчел?
Я удивилась, откуда он знает.
— Я писала работу по пчелам, будучи студенткой, — сказала мне мае. — Он все помнит. Да, — обратилась она к профессору. — И их необычно много дохнет в последнее время.
— С птицами происходит то же самое. — Он порылся в куче бумаг на столе, и я почти ожидала, что сейчас он извлечет оттуда дохлую птицу. Вместо этого он вытащил из кучи журнал и принялся его листать.
Мы стояли и смотрели на него. Сесть было некуда. Все стулья в кабинете занимали предметы.
— Вот. Одюбоновское общество[7] говорит, что популяции обычных птиц за последние сорок лет сократились критично, в некоторых случаях на восемьдесят процентов.
— Чем вызвано это сокращение? — спросила мае.
Он захлопнул журнал.
— Самые непосредственные факторы — антропогенные. Чрезмерная эксплуатация ресурсов означает потерю естественной среды обитания. А оставшиеся ареалы нередко загрязнены. Безрадостная картина.
Он швырнул журнал обратно на стол и повернулся ко мне.
— Ну-с, кто же ты, черт подери, такая?
По пути домой в тот вечер я сказала мае то, что она и так уже знала: я хочу поступать в Хиллхаус.
Комнаты в общежитии, по которым мы прошлись, были не чище и не больше, чем в любом другом из виденных нами кампусов. Везде студенты, казалось, упорно пытаются впихнуть в похожие на кельи комнатушки максимум барахла. Вентиляция была слабая, а запах масла пачули (мама сказала мне, как оно называется) перешибал несколько других ароматов.
Но эти комнаты показались мне более привлекательными, потому что были старее, и в большинстве были те же высокие, узкие окна, что и в других зданиях колледжа. Каждое окно представляло собой заключенный в раму пейзаж с деревьями. И студенты в целом обладали впечатляющей энергией: повсюду мы видели их бегущими, катающимися на скейтбордах, танцующими. Почти все, кого мы встречали в других кампусах, двигались медленно, сгорбившись, с тяжелыми рюкзаками, большинство с мобильниками у уха.
Да, сказала я маме, я могу представить себя в Хиллхаусе.
— По наследству, — сказала я.
— Если нам приходится расставаться, я бы предпочла, чтобы ты отправилась туда, нежели куда-либо еще. — Она отвернулась, но я видела упрямо выдвинутую нижнюю челюсть и опущенный уголок губ.
— Я же не покидаю тебя по-настоящему, — сказала я.
— Ты начинаешь обретать свое место в мире. — Она попыталась взбодриться. — Тебе это пойдет на пользу, Ариэлла. И не так далеко от дома.
Еще некоторое время мы ехали молча. Наконец я спросила:
— Мае, кто такой Король?
Она рассказала мне об Элвисе Пресли, певце рокабилли, ставшем международным поп-идолом. Она сказала, что люди до сих пор заявляют, что он не умер, что видели его в торговом центре или в аэропорту. Некоторые полагают, что он может быть вампиром. Затем она напела мне песню под названием «Отель разбитых сердец». Мне подумалось, что это могла бы быть выходная ария Дашай.
Теперь я знала про Короля. Почему он так нравился химфакультету Хиллхауса, навсегда осталось для меня загадкой.
Мы вернулись в пустой дом. Но полчашки чая на кухонном столе еще не остыло, а рядом лежал экземпляр местной газеты, раскрытый на фотографии Джесса.
Я просмотрела статью. Он изложил полиции новую версию вечера, когда он назначил свидание с Мисти. На сей раз он не мог припомнить, пришла она или нет. Он заявлял, что потерял память об искомом вечере. На данный момент он остался единственным фигурантом дела. У полиции по-прежнему не хватало улик, чтобы назвать его подозреваемым.
«Искомый вечер», «фигурант» — каким странным языком пользуются люди, когда речь идет о преступлении.
Заслышав звук — басовитое ржание, — мы с мамой вскочили одновременно. Лошади вернулись домой.
Мы помчались к стойлам. Длинный белый фургон для перевозки лошадей стоял рядом с ними. Должно быть, Дашай пригнала его из Киссими, где держали коней, пока конюшни ремонтировались.
Конная статуя женщины стояла у входа. Это была Эпона, богиня лошадей, после урагана она переехала в Киссими вместе с нами. Дашай привезла ее обратно.
Внутри, среди сладких запахов свежего дерева и сена они ждали нас: Оцеола, Абиака, Билли и мой любимец Джонни Кипарис. Их назвали в честь вождей племени семинолов. Джонни при виде нас затряс своей черной гривой.
Дашай была там, чистила Абиаку.
— Мы вернулись сегодня после обеда, — сказала она. — Я зашла пожелать им спокойной ночи. Они счастливы вернуться домой.
Некоторые заявляют, что звери не испытывают чувств, приписываемых им людьми, — что их заботит только еда, питье и убежище. Эти умники не проводили много времени с лошадьми.
Или с кошками. Грэйс вошла в конюшню и направилась прямо к Билли, ее личной фаворитке. Билли была кремовая кобылка с покладистым характером. Она опустила голову и громко фыркнула, а Грэйс потерлась о ее переднюю ногу.
Семья наша была не в сборе, но лошади помогли. Мы провели следующий день верхом, проезжая по тропинкам, уводившим к заливу. Улиткины тропки, как называла их мае, потому что они вились и поворачивали абсолютно произвольно. Билли осталась составлять компанию Грэйс. В прежние времена на Билли ездил Беннет.
В полдень мы остановились на пляже возле Озелло перекусить в ресторанчике под названием «Пекс». Мы ели устрицы и креветки на расставленных снаружи скамейках для пикника. С нашего места атомная электростанция не просматривалась, и я старалась забыть о ее существовании.
С воды налетел прохладный бриз. Глядя на маму с Дашай и пасущихся неподалеку лошадей, я ощутила умиротворение. Я не позволяла себе думать о будущем, о перспективе расставания с ними.
После обеда Дашай подошла к Абиаке и несколько минут разговаривала с ней. Она приблизила губы к самому уху лошади и понизила голос, поэтому мы не слышали, что она говорила.
