приветить одного, как, глядишь, остальных и след простыл. Девица явно выбирала мужа получше, проявляя в этом вопросе недюжинную смекалку, рассуждая про себя, что ее нетронутая красота является неплохим товаром и стоит подождать покупателя побогаче и познатнее, который навсегда избавит ее от отцовских придирок и суровых устоев, царящих в доме старого брюзги.
Улыбка немедийца, чуть скошенная на один бок, придавала лицу его выражение недоброго лукавства. Чуть позже, сказал он себе, надо будет заехать навестить Тиберия…
Однако сейчас путь его лежал дальше, за поле, вдоль лесной опушки, в деревню, что притулилась под холмом у реки. Настороженно посмотрев по сторонам, Амальрик выехал на большак, стараясь не поднимать пыли, чтобы ненароком не привлечь к себе любопытного взгляда случайного крестьянина, решившего проведать хозяйское поле в поисках несжатых колосьев. Красноватая почва, давно не знавшая дождя, растрескалась и напоминала черепки тысячи кувшинов, разбитых чьей-то неведомой рукой и разбросанных на многие лиги вокруг; трава у обочины пожелтела и пожухла, так и не дождавшись живительных дождевых струй.
Осень была сухой и жаркой, но ушедшее лето выдалось на славу, и селяне собрали добрый урожай, доверху наполнив пшеницей и ячменем амбары Тиберия… При мысли о плодородных землях благословенной Аквилонии, Амальрик ощутил знакомую горечь в душе. Его родная Тора была суровым каменистым краем, где даже в лучшие времена зерна не хватало до весны, и его приходилось покупать у ненавистных западных соседей, чьи нивы никогда не оскудевали, на зеленых лугах паслись тучные стада, борты были полны душистого гречишного меда, а в пузатых бочках плескалась янтарная виноградная влага. Словно рука Митры, несущая в начале времен богатства недр, лесов и рек высыпала их все на бескрайние Аквилонские угодья, стряхнув лишь жалкие крошки в мглистые немедийские земли. Это было несправедливо, и боги должны исправить свою оплошность, а он – скромный бельверусский посланник, призван стать их карающим мечом!
Амальрик, барон Торский, был младшим сыном славного немедийского рода, издревле привеченного суровыми королями. С детства мальчику твердили: твоя судьба – беззаветное служение государю и отечеству; и, если понадобится, ты должен умереть за отчизну с мечом в руках и отвагой в душе. И наследник воинской славы отцов прилежно готовил себя к такому жребию, ни на мгновение не помыслив об иной доле: ограничивал себя в пище, приучал тело к боли, закалял дух одиночеством. Раз, когда ему исполнилось двенадцать зим от роду, его отец Гундер, граф Бренненский, оттолкнув стенающую жену, отдал дань старинному обычаю – отвез отрока в зимний Пфальцский лес и оставил там сроком на две луны, разрешив взять с собой лишь меч, рогатину и огниво. Он выжил – ибо не имел права не выжить, зная, что оскорбит тем самым память своих пращуров-меченосцев, он выжил – хотя ему пришлось спать в колючем снегу, пить ледяную воду из полыньи, есть жесткое рысье мясо и прятаться на ветках заиндевелых кедров от лютых волчьих стай, исправно выслеживающих его по ночам. Он выжил, но немедийская зима, казалось, навсегда поселилась в его сердце, выстудив остатки душевной теплоты. Он выжил, и отец самолично посвятил его в воины, в парадной зале угрюмого Торского замка, в присутствии своих молчаливых краснобородых вассалов, накинув на его худые острые плечи плащаницу, на которой серебром была выткана свастика солнцеворота и кречет с расправленными крылами.
Ему казалось, что все трудности позади, что нет ничего, способного смутить его душу, устрашить закаленную лишениями плоть. Но судьба жестоко посмеялась над ним – в тот час, когда брат отца, барон Гвендер Мангцальский подарил ему смешного пятнистого щенка легавой. Мальчик назвал его Остерхайм, что значит Быстролетный, и очень привязался к тявкающему, теплому комочку, который так и норовил лизнуть его в нос маленьким розовым язычком. Амальрик не расставался со своим единственным другом, и песик, смешно переваливаясь, бегал за ним по пустынным покоям Торской цитадели. Минуло две луны, и барон Гвендер приехал с новым визитом к своему брату. Когда радостный Амальрик подбежал к дяде, чтобы показать, как вырос его подопечный, тот молча вынул кинжал и протянул его мальчику. «Убей! – сказал он. – Покажи всем, что ты настоящий воин, в сердце которого нет места жалости!» Амальрик до сих пор не мог забыть того отчаяния и пустоты, которые воцарились в его душе, когда он осознал до конца слова жилистого, увенчанного шрамами воина и перевел непонимающий взгляд на своего отца, надеясь, что тот скажет, что дядя пошутил, но натолкнулся на холодную стену его взгляда, в котором читался беспощадный приговор.
«Ты немедиец!» – сказал потом отец, когда он всем своим юным худым тельцем сотрясался от рыданий на жесткой койке в своей нетопленной спальне, не понимая, как смог перепилить горло своему любимцу, как не умер от жути его предсмертного хрипа, от укоризненного взгляда угасающих глаз, коричневых в желтую крапинку. «Ты немедиец, а это значит, ты сын высшей расы, призванной править миром. Сейчас наша страна вынуждена мириться со своим унизительным положением, но верь – придет час, когда Золотой Дракон Немедии огнем и мечом завоюет весь мир. Наши легионы пройдут железной пятой от ледяных пустошей Асгарда до зловонных джунглей Кхитая, а жалкие ублюдки всех земных племен, рожденные для того, чтобы стать рабами, будут лизать сапоги немедийских владык! Помни: ты, как и все мы, должен радеть за то, чтобы страна древнего героя Брагораса обрела свое подлинное величие!»
Он запомнил, навек запомнил этот урок и многие другие, которые превратили податливую душу подростка в острый клинок, предназначенный для того, чтобы без пощады разить врагов. Старые бароны довольно поглаживали свои поседевшие бороды, видя, как набирает силу молодой волчонок, но они не учли одного – взрослый зверь должен загрызть своего вожака, когда тот станет дряхл и немощен, и зубы его не смогут рвать плоть и кости добычи.
Когда Амальрик вырос, он по-своему переиначил заповеди отцов, накрепко усвоив, что в жизни стоит полагаться только на самого себя. Оттого он не имел друзей, никому не доверял и был одержим только одной страстью – жаждой власти над миром. Когда ему исполнилось двадцать зим, он уже успел приобрести немалый ратный опыт в тайной немедийской войне против Офира, Коринфии и Аквилонии. Молодого, подающего надежды рыцаря приметил король Гариан, сын ушедшего в чертоги Митры Гефениса. Он принял его в свою гвардию Золотых Леопардов и, в качестве первого задания, поручил очистить Бельверус от чернокнижников, которых люто ненавидел и боялся.
Семь дней пылали костры над Немедией, и плахи палачей пропитались кровью насквозь. Амальрик Торский добросовестно выполнил наказ своего владыки, разя врагов Трона Дракона не знающей промаха рукой, оставив в памяти народной весь этот кошмар, как Ночь Избиения Волхвов, после чего был обласкан при дворе и отправлен тайным надсмотрщиком за Посланником в Бритунию. Оттуда он приехал уже в новом звании – прежний дуайен был задушен за измену родине, по личному приказу Гариана, в собственной постели. Позже Амальрик посетил Зингару, Аргос, Замору, побывал в Хорайе, Туране и Вендии. Везде его миссии оканчивались победой, словно какой-то демон покровительствовал ему, отгоняя невзгоды своей когтистой лапой. Барон Торский стал иметь при Дворе достаточное влияние, но судьба впервые повернулась к нему спиной, когда Гариан неожиданно скончался, а на трон Бельверуса сел король Нимед.
Политика страны стала меняться на глазах: был заключен мир с сопредельными государствами, в том числе и со злейшим врагом – Аквилонией, чему немало способствовала миролюбивая позиция Вилера Третьего. И тогда Амальрик понял, что если сейчас он собственными руками не повернет колесо истории, то ему остаток жизни придется скоротать в своем Торском поместье, довольствуясь лисьей охотой и потешая досужих соседей рассказами о своем славном прошлом.
«Цель оправдывает средства!» – сказал он себе и стал ожесточенно оттачивать свой разум и совершенствовать тело. Он отошел от службы при дворе и испросил соизволения короля Нимеда удалиться в Торский замок, сославшись на пошатнувшееся здоровье, где и провел целый год, покидая библиотеку только для того, чтобы спуститься в тренировочную залу.
Он прилежно изучал хайборийские языки, а также обычаи большинства западных стран, до боли в глазах вчитываясь в угловатые северные руны и перевернутую вязь шемской скорописи. Длинными зимними ночами, холодея от ужаса, он разбирал кабаллистические знаки манускриптов некромантов Ахерона; которые бережно припрятал в Ночь Избиения Волхвов, и тени неведомых существ начинали шелестеть в темных углах дворцовых покоев. Он постигал науку составления ядов, практикуясь на собственных рабах, совершенствовался в искусстве тайнописи, часами упражнялся с холодным оружием, доведя до совершенства свое умение фехтовать всеми мыслимыми способами и научился стрелять из лука и арбалета не хуже какого-нибудь бритунского йомена.
Ровно через год его демон-покровитель, как видно, вспомнил о нем, поскольку примчался гонец из
