что орнамента почти не разглядеть. Против воли, ему подумалось, что апартаменты Нумедидеса, должно быть, обставлены получше, пусть даже подобная простота, почти скупость обстановки и была свойственна всему замку в целом. Однако то были неприятные, черные мысли, и сейчас, когда злость на кузена еще свежа была в памяти, он не желал давать им хода. Слишком далеко могла завести подобная горечь – он не единожды видел, как это бывает! Все в руках Митры, да будет рука его крепка и справедлива. Зависть же и ревность лишь отравляют душу и жизнь того, кто им предается.
Душа самого Нумедидеса была источена этой черной гнилью… В последнее время Валерий все чаще ловил себя на мысли, что ему физически неприятно находиться рядом с кузеном, – точно от того веет каким-то зловонием, и сам воздух делается отравленным в его присутствии. До королевской охоты он не помнил, чтобы ему доводилось чувствовать что-то подобное. Возможно, то, что произошло там между ними… Валерий яростно затряс головой, точно желая вытряхнуть из сознания нежеланные мысли. Всеми силами он старался не думать об Осеннем Гоне и о том, что случилось в тот день. До сих пор ему это удавалось – вот и сейчас он вполне сумел овладеть собой, достаточно, чтобы изгнать нависшую тень. Однако он по-прежнему не находил себе места.
Валерий рассеянно сбросил парадную бархатную накидку, оставшись в одном камзоле, и, задув коптящую лампу, прошел в спальню, на ходу расстегивая рубаху.
В опочивальне было темно; свечу то ли позабыли зажечь, то ли она догорела в ожидании хозяина. Ставни были заперты, и мягкий, густой полумрак встретил его на пороге. Валерий замер, сам не зная, что смутило его, – и вдруг ощутил чье-то присутствие в комнате. Рука сама потянулась к ножнам, но он тут же с досадой вспомнил, что, по обычаю, снял свой кинжал перед ужином. Он невольно попятился, инстинктивно отыскивая наиболее удобную позицию, где бы мог встретить противника…
Однако предосторожность эта оказалась излишней. Во тьме послышались шаги, воздушное шуршание шелков, пахнуло пряным ароматом, и он мгновенно догадался, что за гость дожидался его в спальне.
Валерий усмехнулся про себя. Похоже, гостеприимство Тиберия Амилийского и впрямь старо, как Тарантийская Триумфальная арка, воздвигнутая в незапамятные времена в честь победы то ли над пиктами, то ли еще каким забытым ныне врагом. Обычай присылать гостю на ночь девушку, чтобы согревала постель, отошел в прошлое так давно, что едва ли кто-нибудь вспоминал о нем иначе, как в шутку. Однако барон, похоже, вместе с обстановкой, унаследовал от предков и многие привычки… Ну что ж! Сегодня Валерий был в том настроении, когда не отказался бы от подобного дара.
Без колебаний, он сделал шаг в том направлении, где стояла ночная гостья, и, без лишних церемоний, сгреб ее в объятия. Девушка чуть слышно вскрикнула, пряча лицо у него на плече, однако нежные руки уже сомкнулись у воина на затылке, проникли в густые волосы, и коготки ласкающе заскреблись по коже. Наслаждение, которое он испытал от этого столь простого жеста, был столь неожиданно сильным, что по спине у Валерия побежали мурашки. Стиснув зубы, чтобы не застонать, он навис над нею, заставляя голову запрокинуться, и впился в податливые губы жадным, грубым поцелуем.
Он не знал, что произошло с ним в тот миг… Должно быть, долго копившееся напряжение наконец прорвалось, – или он попросту слишком давно не был с женщиной, – или свежий воздух на охоте так взбодрил его… Принц набросился на нее, точно вепрь на пастушку. Девушка не воспротивилась, не отпрянула, но лишь сильнее прижалась к мужчине, тая, точно воск, под терзающими ее плоть руками.
Не переставая ласкать ее, Валерий принялся срывать с себя одежду. Затрещали завязки, раздался треск рвущейся ткани, – он даже не заметил этого. Узкие, чуть загрубевшие от домашней работы девичьи руки с наслаждением ласкали каждый участок приоткрывающейся кожи, царапали коготками, доводя до исступления, а полные, пахнущие вином губы покрывали тело его нежными, точно мириады бабочек, поцелуями.
Не помня себя от нетерпения, он повалил ее на пол, и сам рухнул рядом. В кромешной тьме чуть заметно виднелись очертания упругой маленькой груди, – точно алчущий плоти призрак явился к нему в эту ночь. Валерий в исступлении ласкал ее, проникая в самые потаенные уголки нежного, сладкого, точно мед, тела, заставляя таинственную гостью стонать и выгибаться от наслаждения. И когда ощутил, что жажда ее сровнялась с его собственной – слился с нею в водовороте восторга.
Девушка чуть слышно вскрикнула, когда он проник в нее… Принц ощутил преграду ее девственности, но разум его был воспламенен желанием, и он еще горячее принялся терзать разверстые бедра, впиваться зубами в напрягшиеся соски… Жертва его страсти застонала – на сей раз от наслаждения. Он ощутил нарастающий экстаз, уже не зная свой или ее… чувства их были едины, как едины были их тела и души…
Древний танец длился бесконечно. Валерий потерял счет времени, забыл, где находится, утратил связь с внешним миром, вплоть до собственного я… Никогда прежде, ни с одной другой женщиной он не испытывал ничего подобного тому, что творила с ним эта маленькая служанка, подарок гостеприимного хозяина, лица которой он даже не знал. Она уносила его прочь на волнах пламени и льда, возносила ввысь и вместе с ним обрушивалась в бездну. Она была сталью и медом, шелком и хрусталем! Она была упоением битвы и истомой плоти! Он терзал и мучал ее бесконечно, и она принимала его с восторгом и ненасытною алчностью.
Наконец он содрогнулся в последний раз, изливаясь в горячее лоно ее огнем чресел своих, – и рухнул рядом, не выпуская ее из жадных объятий. Пропитанные сладким потом, волосы липли к лицу. Тело ныло, напоенное солнечной негой, и трепещущая пелена забвения уже готова была окутать его…
– Доволен ли мой господин? – пропел вдруг нежный голосок у него над ухом.
Истому и негу как рукой сняло. Рывком Валерий приподнялся на локте, до боли вглядываясь в сокрытое мраком лицо.
– Кто ты? – Пересохшие губы шевельнулись с трудом, но он уже знал ответ. Единственной фразы, произнесенной напевным выговором благородной наследницы оказалось достаточно. – Релата…
Она чуть слышно, с нескрываемым наслаждением, засмеялась в темноте.
– Возлюбленный мой, ты узнал меня!..
Но ему было не до нежностей. Вскочив, он грубо схватил девушку за плечи и, не обращая внимания на ее стоны и попытки воспротивиться такому обращению, подтащил ее к дверям. Там, в гостиной, ставни были открыты, в слабом свете народившейся луны…
– Релата… – прошептал он вновь, обреченно. Ему и в голову не могло прийти, что она решится на такое. Сегодня в лесу он счел их встречу не более чем случайностью. Ее речи позабавили его, он даже согласился потакать ей, больше чтобы позлить Нумедидеса… Но прийти к нему ночью, вот так, в открытую, когда кто угодно мог застать ее здесь… Липкая испарина выступила на лбу у Валерия. И она была девственницей… Будь он хоть трижды королем Аквилонии, подобного ему не простят!..
В бессильном гневе он затряс Релату за плечи. Медноволосая головка дернулась на тонкой шее, и у него внезапно возникло ужасающее желание задушить ее.
– Как ты могла? Как ты могла? – Он помотал головой, точно надеясь, что наваждение вот-вот развеется, девушка исчезнет, подобно призраку-инкубу, вызванному сладострастием спящего, и вновь вернется мир и покой в его душу. – Как ты могла?..
В ответ она лишь улыбнулась, приоткрыв пухлые губки, и, призывно качнув бедрами, обвила руками его плечи. Он с силой оторвал ее от себя.
– Да будешь ты говорить, в конце концов?! – Он почти кричал, не думая об опасности. – Ты хоть соображаешь, что натворила?
Глаза ее, черные во мраке ночи, влажно блеснули, распахнувшись широко и невинно.
– Я хотела видеть тебя, мой господин… Я не могла больше ждать. – Тонкими пальчиками она принялась поглаживать его грудь, испещренную давними шрамами. – Ты прекрасен, мой господин! Я не видела никого, кто мог бы сравниться с тобой…
Валерий ощутил внезапную растерянность. Он был уверен, что, когда пройдет изначальный порыв и ужас происшедшего дойдет до нее, девушка будет раздавлена ужасом содеянного, возможно даже, примется осыпать его попреками, – он не был готов к этой нежности, восторженному преклонению и лучащимся счастьем глазам в зыбком лунном свете. Он не мог поверить, что подобное возможно в действительности… однако девушка была здесь, перед ним, она улыбалась маняще, ласкала его и, похоже, не ощущала и тени раскаяния.
Она вела себя подобно восточной одалиске, – однако подобное немыслимо было здесь, в Аквилонии, и
