– Скверные дела, господин, – отвечал тот. – Эперит Скиталец, которого Фараон поставил начальником стражи и телохранителей царицы, недавно покушался на честь царицы, но она бежала от него, и крики ее разбудили стражу, те настигли Скитальца в самой опочивальне царицы. Некоторых он убил, других ранил, но, в конце концов, толпа одолела его, и теперь его связали цепями и тащат в подземелье крепостной башни, где он должен будет ждать приговора Фараона. Видишь, вот они тащат его!
При этой позорной вести сердце Златокудрой Елены преисполнилось такою скорбью, что, будь она смертна, она, наверное, умерла бы, Боги еще раз насмеялись над ней: без любви прожила она всю жизнь, хотя и была любима всеми; а когда сердце ее, наконец, познало любовь, то любовь эта не дала ей ничего, кроме скорби и разочарования.
Между тем в дверях появилась толпа, десять человек воинов несли на носилках связанного цепями Скитальца, как охотники несут связанного, затравленного ими оленя. Но даже и скованный, ибезоружный тот казался грозным и могучим, глаза его сверкали злобным огнем, так что толпа при виде его отшатывалась в сторону.
Так-то увидела Елена Аргивянка своего избранника сердца, когда его, опозоренного и скованного, пронесли мимо нее; крик вырвался у нее из груди.
– Как низко ты пал, Одиссей, ты, бывший из людей лучшим и доблестнейшим! – воскликнула она.
Он услыхал эти слова и узнал этот голос, и, хотя был скован цепями, жилы на шее его напряглись до того, что готовы были лопнуть; а движения так сильны, что он выкинулся из носилок и упал на пол. Но ни встать, ни крикнуть он не мог, воины подняли его, уложили на носилки и понесли дальше, предварительно привязав его к носилкам.
Вслед за ним шла толпа разных дворцовых служителей, только старый Реи не трогался с места; он был убит горем, что человек, которого он любил, мог совершить такое страшное дело; старик стоял, закрыв лицо руками и глубоко скорбя о случившемся.
– Уведи меня отсюда, – вдруг прошептал над ним голос Елены, – ипроведи в мой храм, там я буду пребывать, пока боги не укажут мне своей воли!
Не проронив ни слова, старик пошел вслед за Еленой, но вдруг остановился, так как царица преградила ему путь. Платье и волосы ее были в беспорядке; лицо носило следы слез; и с нею не было никого, кроме Курри сидонца; движения ее были порывисты, как движения безумной.
– Кто эта царственная женщина? – спросила Елена Реи.
– Это – царица Мериамун, опозоренная Скитальцем! – ответил старик дрогнувшим голосом.
– Подожди, я хочу сказать ей нечто!
– Нет, нет, госпожа, не делай этого; она не терпит тебя и убьет!
XXI. Возвращение Фараона
Но и Мериамун увидела жреца Реи и женщину под покрывалом, на груди у которой светилась кроваво- красная звезда, горевшая ярким пламенем, и царица узнала в этой женщине Елену Аргивянку.
– Скажи мне, Реи, кто эта женщина? – спросила она.
– Это богиня, пребывающая в храме Гаттор, позволь ей уйти с миром отсюда! – произнес Реи.
– Что ты говоришь, старый дурак: богиня! Нет у нас здесь богини, есть только колдунья, накликавшая все беды и несчастья на нашу страну Кеми. Из-за нее люди умирают сотнями, так что своды храма Гаттор скоро не в силах будут вмещать трупов убитых из-за нее, казнь за казнью и проклятие за проклятием обрушивались на сынов Кеми. Вода обращалась в кровь, мрак покрывал землю, невидимая рука убивала наших первенцев, в числе которых был и мой сын. А ты осмелился привести ее сюда! А ты, – она указала рукой на Елену, – ты как осмелилась прийти сюда? Эй, раб! – обратилась он к Курри. – Возьми свой нож и вонзи его по рукоятку в грудь этой женщины, ты получишь тогда свободу и вернешь себе все свои богатства.
– Откажись от своих слов, госпожа! – проговорила Елена. – Хотя я никому из людей не желаю зла, но меня нельзя безнаказанно оскорблять!
Курри стоял в нерешимости.
– Коли, коли! – настойчиво приказывала Мериамун. – Слушайся моего приказания, не то ты сейчас же сам погибнешь от этого самого ножа.
При этих словах сидонец, хорошо зная нрав царицы, выхватил свой громадный нож и кинулся на женщину, лицо которой было скрыто покрывалом. Но та подняла свое покрывало и глянула на сидонца. Ослепленный ее красотой, он остановился, точно пораженный громом. Вдруг безумие овладело им, и он, на сказав ни слова, вонзил свой громадный нож по самую рукоятку себе в грудь и тут же упал мертвым к ногам Елены.
– Видишь, госпожа, – сказала Елена, указывая на мертвого сидонца, – ни один мужчина не может причинить мне вреда!
Царица стояла с минуту в нерешимости, затем воскликнула:
– Уходи отсюда, воплощенное проклятие, уходи! Зачем пришла ты сюда, в этот дом скорби и смерти, увеличивать число скорбей и смертей?!
– Я уйду и не буду больше тревожить тебя! Я пришла сюда за тем, кто был моим избранником, но кого боги допустили до страшного позора, за Одиссеем, сыном Лаэрта, который из всех людей был доблестнейшим и чье имя стало теперь позором и посрамлением! Ты прекрасна, царица Мериамун, но суди сама, кто из нас прекраснее! – и она, сбросив с себя прокрывало, предстала во всей своей лучезарной красоте перед темной и мрачной красотой царицы Кеми.
– Да, ты прекрасна и прекраснее тебя нет женщины, – должна была сознаться Мериамун, – но на этот раз твоя красота не смогла удержать твоего избранника от постыдного поступка и греха. Видно, мало любил тебя этот человек, если прокрался ко мне, словно вор, чтобы похитить мою честь!
– Сдается, египтянка, что в этой стране ложь и правда странно сливаются в твоих словах! – проговорила Елена. – Трудно поверить, чтобы Одиссей из Итаки совершил такой подлый поступок, о каком ты говоришь! Кроме того, я читаю в твоих глазах, что ты любишь этого человека, которого называешь
