– Сударыня, – терпеливо сказал Ицхак, – жопа должна быть подставлена всем ветрам. Это одно из основных условий. Без этого прогноз может многое потерять в точности.
– А может, и пес с ней, с точностью? – спросила самая молчаливая из трех дам. Судя по ее виду, она была кем-то вроде завхоза. – Моральный облик, знаете ли, дороже…
– В таком случае, мы сталкиваемся с неразрешимой проблемой… – начал было я. Мне захотелось поучаствовать в разговоре.
– Неразрешимых проблем не бывает, – брякнул представитель эксплуатирующей организации.
Девица в пушистом свитере подошла к Ицхаку и молча, очень крепко пожала ему руку. Ицхак ухмыльнулся ей. Она с каменным видом повернулась и направилась к выходу.
Ицхак по очереди обменялся рукопожатием со всеми пиджаками. Толстяк из «Курьрера» хлопнул его по спине и ободряюще кивнул. Ему здесь понравилось, я видел. Крепко сбитый паренек из «Обсервера» сложил глиняные таблички в холщовые карманы, свернул и убрал в фирменный портфель с жесткими стенками. Высокомерно кивнул Ицхаку, а на меня вообще не обратил внимания.
Всей толпой мы направились к выходу. В темных коридорах наткнулись на коммунистку. Она безнадежно заблудилась и теперь плутала по башне, уныло дергая то одну, то другую запертую дверь.
Наконец, гости покинули «Энкиду прорицейшн». Ицхак вытер пот со лба.
– Ты молодец, – сказал я.
Он улыбнулся.
– Ты просто гений, – добавил я.
А бывшая золотая медалистка Аннини робко спросила:
– Они насовсем ушли?
– Нет, – сказал Ицхак. И повалился на диван. – Ребята, давайте звякнем Буллиту и надеремся все вместе, как сволочи?..
Я проснулся среди ночи оттого, что страшно хотел пить. Простонал, мотнул головой по подушке – туда, сюда. В диванном валике скрипнули влажноватые стружки. Я взбил ногами скомканное непостижимым образом одеяло и слабо позвал Мурзика.
Тот спал крепким, безмятежным сном и даже не пошевелился.
Обычно мой раб устраивался спать возле моего дивана на полу – вернее, на вытертой циновке. Не такой уж я кровосос, чтоб человека на голом полу держать. Я ему даже старый плед позволил брать. Кстати, Мурзик был вполне доволен. В бараке он вообще на досках спал, а случись перебор крутых – так и вовсе под нарами. Это мне сам Мурзик простодушно рассказывал.
Простертый в бессилии, я дотянулся до палки, какой обычно задергиваю шторы, уцепил ее пальцами и потыкал в бесформенную черную массу на полу. Масса дернулась и обрела форму Мурзика.
– А? – нелепо вскрикнул мой раб.
– Воды! – потребовал я. – С лимонным соком!.. Живо, ты!..
– А… – простонал Мурзик. Встал на четвереньки, потряс головой. Поднялся и, то и дело припадая к стенам, направился на кухню. Громыхнул чайником, сдавленно выругался. Вожделенно забулькал жидкостями: наливал в стакан воду и лимонный сок.
Я терпеливо ждал. Я очень долго ждал. Когда у моих губ неожиданно возник холодный и мокрый стакан, я вздрогнул.
– Давай.
Я отобрал у него стакан и выхлебал до дна. Оставшиеся капли ловко выплеснул Мурзику в морду.
– Что ходил так долго? Еще!..
Процедура повторилась. Поставив стакан на пол, я словил моего раба за ухо и сильно вывернул.
– Ай, – сказал Мурзик, окончательно обретая бодрость.
– Это за то, что ползаешь мухой, когда господин твой страдает, – пояснил я. Мне значительно полегчало. – Ну, ладно. Ступай спать.
Мурзик невнятно промычал и снова растянулся на полу. Он улегся так, чтобы холодный пол студил вывернутое ухо. Вскоре он снова спал – сопел ровно и спокойно.
А мне не спалось. Жажда была утолена, и голова болела не так сильно, но зато я стал мерзнуть. Космический ветер задувал в прорехи моего биополя. Я ощутимо зяб.
Хуже всего было то, что гад, кажется, вернулся. Он снова взгромоздился на мой загривок и принялся сосать космические энергии. Предназначенные и отпущенные, между прочим, мне! Сущий глист. Я почти физически чувствовал, как он раздувается у меня на загривке.
Я лег на спину, чтобы придавить гада. Похоже, это мало ему повредило. Не зная, что еще сделать против гада, я постановил себе наутро побить Мурзика. И посетить кого-нибудь более научно обоснованного, чем госпожа Алкуина. Например, психотерапевта.
С этой мыслью я заснул.
Утром, когда зевающий во всю необъятную пасть Мурзик подавал мне завтрак (комковатую манную кашу, сваренную на воде), я обратился к рабу с речью.
– Мурзик, – молвил я, – ты помнишь госпожу Алкуину?
Глаза Мурзика помутнели. Беловатая слюна вдруг показалась в углу рта.
– Да кто ж такое забудет… – еле слышно отозвался он.
