– Что, проваливались? Слишком мягкий оказался?
Ицхак кивнул. И хитренько так прищурился:
– Хотя не так, как с этой толстушкой…
Тут уж я по-настоящему удивился.
– Ты что, и с Аннини?..
Он кивнул и зашевелил своим длинным кривым носом.
– Ну ты даешь, Иська! Она же замужем! Мать троих детей!
– Ну и что? – беспечно махнул рукой мой одноклассник. – Я с седьмого класса мечтал ее выебать. С тех пор, как не дала физику списать. Мне физичка пару влепила, отец выпорол, мать завелась, как по покойнику: для того ль растили-кормили-поили – ну, что обычно… Вот тогда и поклялся. Лежал распухшей жопой кверху и клялся богами предков: гадом будешь, Иська, если эту сучку не выебешь!
Я покачал головой.
– Вечно у тебя приключения…
– Да ладно тебе… Ты прямо как моя мамаша…
Мы оба засмеялись.
Потом Ицхак сказал, что у него неотложные дела в городе, и отбыл.
Пользуясь его отсутствием, я поработал еще немного над своей темой, а потом закрыл ящик стола на ключ, выключил свет и пошел домой.
Я застал у себя матушку. Она полулежала на моем диване. Перед ней стоял столик на колесиках, сервированный с наибольшим изяществом, на какое только способен мой раб.
Матушка вкушала чай. Мурзик, эта каторжная морда, что-то ей втолковывал, подкладывая на тарелочку то варенье, то печенье.
– И с лица спал, – сообщал Мурзик. – Настроение у него, это… неуравновешенное. Говорит – гад какой- то меня всего, точно ржа, источил…
– Боги! – пугалась матушка, посасывая печенье.
– И это еще не все… – продолжал Мурзик.
Тут я распахнул дверь.
– А вот и ты, дорогой, – приветствовала меня матушка с дивана.
Мурзик подбежал и принялся вытаскивать меня из куртки. Я отпихнул его руки.
– Пусти, я сам… У тебя лапы липкие…
Мурзик обсосал с пальцев варенье и, встав на колени, начал расшнуровывать мои грязные ботинки. Я освободился от обуви. Мурзик подал мне тапочки и ушел с ботинками в коридор. Повернувшись, я крикнул ему:
– Руки после обуви вымой, чувырла!
Матушка глядела на меня озабоченно.
Меня трясло от гнева. Вот, значит, как!.. Вот, значит, для чего она мне подсунула этого грязного раба!.. Чтобы он за мной следил!.. Чтобы он матушке про меня все докладывал!..
– Сынок, – начала матушка.
Я перебил ее.
– Матушка, вы вынуждаете меня просить избавить… избавить меня от этого соглядатая!..
Она подняла выщипанные брови. Пошевелилась на диване, потянулась ко мне, взяла за руку.
– Сядь. Хочешь чаю?
– Нет.
Но сел.
Матушка погладила меня по плечу.
– За тобой никто не шпионит. Я зашла случайно, поверь. Можешь спросить соседей… твоего отца…
Я сердито молчал.
– Ну хорошо, – сдалась матушка. – Твой раб позвонил мне сегодня по телефону. Попросил зайти. Сказал, что это касается твоего здоровья. Неужели ты думаешь, что материнское сердце…
– Ладно, – оборвал я. – И что он вам натрепал?
– Я встревожена, – сказала матушка. – И твой раб встревожен тоже. Напрасно ты им недоволен…
– Что, жаловался?
– Кто?
– Ну, Мурзик… Ныл, небось, что я его пороть водил?
– Пороть? Ты хочешь сказать, что водил его в экзекутарий?
