– Ну, как? – спросила она.
Я молча отдал ей газету. Я не знал, что сказать. Кроме всего прочего, жизнь вовсе не представлялась мне безнадежным тупиком. Мне просто было… неуютно, что ли.
Неожиданно Мурзик выпалил с жаром:
– Госпожа дело говорит, господин! Вам надо сходить к этому, к трехглазому!.. Он вам и гада придавит, и дырки все зашьет… какие лишние…
Матушка засмеялась.
– Послушай своего кваллу, сынок, если не хочешь родную мать послушать. Сходи, что тебе стоит? Увидишь…
– Матушка! – взмолился я. – У меня работы много…
Она потрепала меня по щеке.
– Сходи, – повторила она. – Много времени у тебя не займет. Не поможет – что ж… А вдруг поможет? Денег дать?
– Матушка! – закричал я. – Да есть у меня деньги, есть! Мы с Иськой знаете сколько зарабатываем!..
– Вот и хорошо, – ничуть не смутилась матушка. И полезла с дивана, едва не своротив столик.
Мурзик обул-одел ее, поцеловал ее руку и проводил до такси. В окно я видел, как он выплясывает вокруг нее, будто стремясь оберечь даже от городского воздуха. Матушка уселась в машину и отчалила. Мурзик поплелся домой.
Я не стал его бить. Я даже бранить его поленился. Да и что толку…
Естественно, я потащился к трехглазому. Мурзик напросился со мной. Я видел, что он очень возбужден, и спросил, в чем дело. Раб ответил просто:
– Если вы меня продадите, будет потом, что вспомнить…
– А тебе и вспомнить нечего? Как в шахте вас завалило, как мастера вы спалили живьем – это тебе не воспоминания, что ли?
Мурзик отмахнулся.
– Какие это воспоминания, господин… Так, сплошь страх ночной… Бывает, такое на ум лезет, сам дивуешься: до чего живучая сволочь человек, да только разве это жизнь… А вот госпожа Алкуина или этот трехглазый – вот это… – Он тихо вздохнул и вымолвил заветное: – Это власть!
От неожиданности я споткнулся и попал ногой в лужу.
– Ты, Мурзик, никак о мировом господстве грезишь?
– А?
– Что такое, по-твоему, власть?
– Ну… Это когда вы изволите меня по морде бить, а я духом это… воспаряю… невзирая…
Я только рукой махнул. Что с ним, с этим кваллу, разговаривать.
Добрый белый маг Трехглазый Пахирту обитал в престижном загородном квартале Кандигирра, на Пятом километре Урукского шоссе. Небольшие нарядные дома, выстроенные на месте сгоревших трущоб, тонули в зелени садов. Инсула мага помещалась на втором этаже шестиинсульного дома. На доме призывно белела табличка с изображением симпатичного белобородого дедушки в высоком звездном колпаке. Над дедушкой отечественной клинописью и мицраимскими иероглифами было начертано:
«МАГИЯ ХАЛДЕЙСКИХ МУДРЕЦОВ.
Утраченные секреты древности».
– Это здесь, – сказал я.
Мурзик обогнал меня, отворил калитку. Я вошел. Мурзик зачем-то на цыпочках прошествовал следом.
Мы позвонили. Дверь была новая, обитая коленкором. Под коленкором чувствовалась пуленепробиваемая стальная пластина.
Дверь распахнулась сразу, стремительным энергичным движением.
На пороге стоял моложавый мужчина невысокого роста, узкоплечий, стройный. На нем были джинсы и клетчатая рубашка, как на рабочем.
– Проходите, братья, – ни о чем не спрашивая, сказал добрый маг.
– Мы не братья, – сердито сказал я. – Вот еще не хватало.
Он удивленно-ласково посмотрел мне в глаза.
– Все люди братья, – проговорил он. И направился в комнаты.
Мы прошли следом. Мне сразу все не понравилось. Не хочу я, чтобы какой-нибудь Мурзик числился моим братом.
В комнате у доброго мага не продохнуть было от идолов и божков. Набу, Син, Инанна и Нергал таращились из каждого угла. Но больше всего было изображений Бэла.
– Садись, брат, – молвил маг, придвигая мне тяжелое кресло. Сам он уселся за стол и вперился в меня взглядом. Я чувствовал себя так, будто меня привели на допрос.
