– Это правда, – сказал Зимородок, делая шаг вперед. – Как бы не уморить нам барона до смерти, господа мои и братья, ведь он нешуточно простудился минувшей ночью.
– Я совершенно здоров! – неожиданно твердым голосом проговорил Эреншельд и склонил голову в четком поклоне. Перед глазами у него то плыло, то вдруг замирало. Разум время от времени вообще переставал воспринимать происходящее, оставляя своего обладателя наедине со странными образами.
– Оно и видно! – завопил брат Сниккен, подпрыгивая на лавке. – А иди-ка сюда, барон, откушай малость, да полезай на печку!
– Меня тошнит, господа! – еще более твердо произнес барон.
– Видали? – развел руками Зимородок.
И вот уже барона поят крепким чаем с дымком и запахом шишек, а после препровождают на лежанку и закутывают в лохматое, заплатанное одеяло, которое время от времени оживает и принимается углом, как лапой, чесать одну из заплат. Тем временем Зимородок (теперь уже брат Зимородок) сидит с троллями за столом, проигрывает им в карты баронские гульдены и ведет поучительные беседы.
– А скажи вот, брат Хильян, – спросил он у того, что был с подбитым глазом, – как это вышло, что ваш распрекрасный дом оказался в наших краях? Отродясь я не видывал такого превосходнейшего дома!
Брат Хильян снисходительно рассмеялся. Глядя на него, и остальные засмеялись тоже.
– Ты, брат Зимородок, многого еще на болотах не видел. Это Гулячая Избушка. Слыхал про такую?
– Гулящая? – переспросил Зимородок.
Брат Хильян оскорбился.
– Это сестра твоя – гулящая, – сказал он, – а наша избушка – Гулячая. Потому что гуляет где ей вздумается. Ее называли еще Бродящая, но нам не нравится. Гулячая – как-то нежно. Как «гули-гули».
И Зимородок узнал, как в начале времен та самая Мировая Курица, что снесла первое в мире Яйцо, была поймана и разрублена на части Грунтором-Мясожором, Отцом всех Великанов, и этот Грунтор извлек из ее утробы множество маленьких недоразвитых яичек.
– И знаешь, что он с ними сделал? – спросил брат Сниккен.
Зимородок не знал.
Грунтор-Мясожор отнес их в Первозданный Лес и оставил там на Солнечном Пригорке. И когда Первородное Солнце озарило их лучами, то они быстренько покрылись скорлупой и оттуда по прошествии времени вылупились…
– Цыплята? – сказал Зимородок.
На него замахали руками, а брат Хильян презрительно высморкался.
Потому что вылупились вот такие гулячие избушки. Их было около десятка, но несколько сожрал Грунтор, еще три разбрелись по свету, а одну сумел заарканить храбрец-удалец Грантэр-Костолом, Отец всех Троллей, и она стала троллиным наследством.
– Переходит из поколения в поколение, понял, брат Зимородок?
Брат Зимородок сдал карты и увидел, что дело его совсем плохо – обчистят его тролли, как бы без сапог не остаться.
Брат Сниккен взял щипцами из очага пару красных угольков и бросил их в чайник, а после налил себе и остальным освеженного таким образом чая. Разговор за игрой (шлеп – шлеп) перешел на нового владельца здешних акров торфа.
– Стало быть, старый Модест помер, – сказал брат Сниккен задумчиво.
– Сменил болото, – кивнул брат Хильян.
– Перекинулся в пузырь, – вздохнул брат Уве по прозвищу Молчун.
– Именно, – подтвердил Зимородок.
– А новый из себя каков? – поинтересовался Сниккен.
– Говорят, он городской, – вставил брат Хильян.
– Деньги любит, – добавил брат Уве.
– Жадный, – сказал брат Сниккен.
– Ни таракана в нашей жизни не смыслит, – объявил брат Сниккен.
– Дурак дураком, – сказал брат Хильян.
– Да вон он, на печке лежит, – показал Зимородок.
Все посмотрели на печку. Одеяло тотчас перестало чесаться, встряхнулось и свернулось у барона на ногах. Барон не то спал, не то грезил; глаза его под полузакрытыми веками двигались.
– Этот? – протянул брат Сниккен. – А говорили, будто он хочет все тут переворотить.
– Это правда, – признал Зимородок, – хочет.
– Ты для чего в болота его завел? – напрямую спросил брат Хильян. – Не для того разве, чтобы утопить?
Зимородок отвел глаза.
– А, угадал, угадал! – завопил брат Хильян и в восторге затопал под столом ногами.
