совершенно не испытывал страха. Теперь он был сосредоточен, как машинистка, перепечатывающая директиву своего босса.
Шаги звучали так, словно человек двигался без обуви. Они скользили и слегка пришлепывали. Странный запах. Почему от него пахнет тиной? Или просто ветер подул со стороны пруда? К запаху тины прибавился новый – гнили.
Зеленцов стиснул зубы. Он боялся, что его стошнит. Он плохо переносил вонь. В общественных сортирах ему делалось дурно.
«Терпи, – приказал он себе. – Сейчас ты прирежешь этого гада. И пусть это тоже считают несчастным случаем. Надеюсь, у него нет мамы».
На мгновение он представил себе маму Половникова. Ребята приходили к ней на серегину годовщину, выпили много водки (водку принесли с собой), дали клятву отомстить, и мама Сереги прощалась с ними растроганная, немножко пьяная и как-то невероятно, невозможно юная. Она казалась не матерью Сереги, а его вдовой.
Вот бы принести ей голову гада. Вытащить из полиэтиленового пакета, бросить к ее ногам. «Вот этот… это он убил Серегу». И мама Половникова с отвращением пнет мертвую голову и поцелует Зеленцова в губы. Лодыжки у нее стройные. Наверняка длинные пальцы, это даже по домашним тапочкам заметно.
Холодная рука опустилась на плечи Алексея. Он подскочил, как ужаленный. Когда это произошло? Как он упустил момент полного сближения с противником? Тихий невнятный голос забубнил возле его уха, и Алексея окатило новой волной зловония. Он стиснул зубы и промычал в ответ. Пусть продолжает считать его пьяным и беззащитным.
А сам украдкой повернул голову, чтобы посмотреть – как выглядит человек, которому предстоит умереть в самом скором времени.
Ничего толком разглядеть не удалось. Возле Алексея сидела, беспокойно ерзая, человекообразная масса. Очевидно было только, что волосы у незнакомца длинные и спутанные.
«Как же от него воняет! – думал Зеленцов в панике. Эта проблема сейчас беспокоила его больше всего. – Не моется он никогда, что ли? Даже от бомжей не так пахнет…»
Незнакомец придвинулся. Влажные руки пробежали по волосам Алексея, запутались в них, слегка дернули, и тотчас принялись лихорадочно гладить его щеки. Волны отвращения сотрясали тело Зеленцова. Он стиснул зубы так, что где-то в глубинах мозга отчетливо хрустнуло, и отчаянно зажмурил глаза. Наконец произошло то, чего Зеленцов ждал: липкие пальцы добрались до его горла. Слегка сжались. Отпустили. Снова сжались, на этот раз немного сильнее. Голос забормотал отчетливее: «Ну… Ну… – произносил он. – Идем. Идем. Будет хорошо. Идем».
Сомнений больше не оставалось. Если вообще могли быть какие-то сомнения! Одним быстрым, в мыслях давно отточенным движением, Зеленцов выбросил из кармана руку с ножом и поразил противника в бок.
Послышался визг – запредельно тонкий, долгий. Дольше, чем в состоянии кричать, не переводя дыхания, человек. У Зеленцова заложило уши. Он почти раскаялся в том, что решился нанести этот удар. А визг все длился и длился и наконец оборвался. Воцарилась блаженная тишина.
Но длилась она недолго, и вскоре ее нарушил громкий, всхлипывающий стон. Маньяк был еще жив.
Зеленцов достал зажигалку, щелкнул ею и наклонился над поверженным. Тот лежал на земле и с трудом переводил дыхание. Алексей не стал спускаться к нему со скамьи, напротив – подобрал под себя ноги, чтобы не наступить в лужу крови.
Он увидел безобразное, покрытое зелеными бородавками лицо. Широкое в скулах и очень узкое в подбородке, с крохотным ртом и плошками-глазами. Оно не было человеческим, в этом Зеленцов мог бы поклясться. Дело не в уродстве черт, не в их непропорциональности – просто вся наружность раненого урода не подчинялась законам человеческой гармонии. В чудище не наблюдалось и следов этой гармонии, пусть даже нарушенной. Ее просто не было.
Волосы у него оказались действительно длинными и спутанными – свалявшимися, как рваные рыбачьи сети, много лет гнившие на заброшенном причале. Руки с шестью пальцами – тоже длиннее, чем следует. Зеленцов с ужасом разглядел лишний сустав: кроме плеча и предплечья, имелось еще одно сочленение.
– Боже! – вырвалось у Зеленцова. – Кто ты? Зачем ты хотел меня убить?
– Я не хотела… – прошептало чудовище. – Я не хотела убить…
Оно двинулось еще немного, и Зеленцов разглядел ноги раненого существа: они срослись и только там, где начинались лодыжки, немного расходились на стороны.
– Русалка? – сказал Зеленцов, откидываясь на спинку скамьи и усаживаясь по-турецки. – Это даже интересно!
Он сунул сигарету в угол рта и закурил. Снизу, из темноты, его сверлили взором глаза-плошки.
Абсурд ситуации взял верх над трезвым рассудком Алексея Зеленцова, и молодой человек принял здравое решение: ничему не удивляться, все принимать как должное и попросту допросить умирающего врага, пока тот не утащил с собой в могилу все свои зловонные тайны.
– Русалка? Чрезвычайно интересно. Но почему ты хотела убить меня?
– Я не хотела… – хрипела русалка, простертая на земле. – Никто из вас не может дышать под водой.
– Это закономерно, – заметил Зеленцов сверху вниз. – Прежде чем тащить под воду представителей вида гомо сапиенс, следовало бы получше изучить их физиологию. Ситуация ясна? – Он наклонился вперед и снова зажег зажигалку. В ее химическом огоньке явилось дергающееся от боли безобразное лицо русалки. – Я тебя спрашиваю, гадина: ясна тебе ситуация?
– Я умираю, – сказала русалка, скребя пальцами землю.
– По твоей вине умер хороший человек. Ясно тебе?
– Я не хотела, чтобы он умер… Я полюбила его…
