волосы опалены, как будто перед смертью он бежал сквозь пламя, ресницы сгорели. Рот приоткрыт, и это неожиданно сделало его похожим на изможденного старика. Он лежал на крестообразно сложенных дровах, обложенный вязанками хвороста.
Фейнне в своем белом платье с летящими по подолу цаплями стояла рядом и все не могла выпустить из рук его окоченевшую руку.
Стоя в головах убитого, Эоган держал за волосы одного из пленных. Народ Эогана и Фейнне до сих пор поил Черную Тиргатао человеческой кровью. В день, когда погребали Гатала, им хотелось, чтобы Смерть осталась довольна ими.
Глухо стучали о щиты рукояти мечей. Из толпы вышла женщина и подала Эогану чашу, в которой дымилась какая-то горячая жидкость. Эоган принял чашу и поднес ее к губам пленного. Тот выпил.
Это был худенький парнишка, может быть, на два или три года старше Аэйта. Он был бледен до синевы, однако не дрожал, не шарил по толпе глазами, и зубы у него не стучали. Когда он выпил, Эоган отобрал у него чашу и бросил ее себе под ноги. Глиняная посуда разлетелась на куски.
Прошло несколько минут, и глаза пленника расширились и восторженно заблестели, губы дрогнули в улыбке. И тогда Эоган спросил его, слегка потянув за волосы:
– Кого ты видишь сейчас перед собой?
– Я вижу Эсфанд, мою мать, – ответил он.
– Как твое имя?
На этот вопрос нельзя было отвечать. Имя даст колдуну ключ к его жизни. Но юноше было безразлично, потому что напиток уже лишил его воли. И он ответил:
– Эсфандар.
Огонь уже начал потрескивать. Хворост занялся. В ногах Гатала стал подниматься белый дым.
Не глядя, Эоган протянул руку, и ему подали новый меч, ни разу не побывавший в битве. Эоган с силой надавил на плечи Эсфандара и вынудил его встать на колени, потом лечь лицом вниз. Он подчинился, точно во сне, и только сильно вздрогнул, ощутив прикосновение стали.
– Тиргатао! – закричал Эоган звенящим голосом. – Черная Тиргатао с огненным рогом!
Мгновение было тихо и только трещали тонкие ветки в погребальном костре. И вдруг огонь взревел, и над распростертым телом вождя поднялась исполинская черная тень женщины, окутанной клубами густого дыма.
– Кто меня звал? – угрожающе проговорила она.
– Я, – ответил кузнец.
– Назови свое имя, человек с мечом для жертвоприношений, – прозвучал хриплый голос.
– Зачем оно тебе, Черная Тиргатао? Вот Эсфандар, сын Эсфанд. Возьми его кровь, а взамен окажи нам услугу и забери к себе наших погибших.
Смерть засмеялась. Теперь в ее голосе звучали алчность и нетерпение. Эоган глубоко вздохнул и резким движением вонзил меч в затылок юноши. Эсфандар ударил по земле босыми пятками и замер. Кузнец бросил меч рядом с телом. Пылающие руки черной богини простерлись над Гаталом.
И тут раздался гневный крик Фейнне:
– Не смей его трогать!
Эоган метнулся к сестре, схватил ее за плечи, зажал ей рот ладонью. Смерть повернулась в сторону Фейнне и встретила яростный взгляд ее светлых глаз, сверкающих над огрубевшими пальцами Эогана.
– Ты, женщина… – прошипела Тиргатао, поднимая руку.
– Нет! – закричал кузнец и, сбив сестру с ног, бросился на нее и закрыл ее своим телом.
Прошло несколько секунд, прежде чем богиня отвернулась, но Эоган не шевелился до тех пор, пока языки пламени не поглотили и Смерть, и погибших, и Эсфандара, сына никому здесь не ведомой Эсфанд.
Фейнне была странно неподвижна. Тяжело дыша, кузнец приподнял ее за плечи, заглянул ей в лицо и помертвел. Тиргатао успела коснуться вдовы Гатала своим огненным дыханием, и Эоган, наделенный Темной Силой, лучше, чем кто бы то ни было, видел, как меняется лицо Фейнне. Оно бледнело, серело, под глазами появились черные круги, губы стали коричневыми, словно их вымазали пересохшей кровью. Из пустых глаз Фейнне на него глядела черная богиня с огненным рогом.
Кто-то остановился рядом с ними, и тихий женский голос произнес:
– Позволь мне помочь твоей сестре, Эоган.
Это была Фетан, благодарная кузнецу за то, что он не давал ей умереть. Фетан протянула руку, желая коснуться волос Фейнне, и кузнец успел как раз вовремя, чтобы отшвырнуть ее в сторону.
Он поднял сестру с земли. Вся осыпанная пеплом и пылью, она лежала у него на руках, запрокинув голову, и он видел ее горло.
Фетан ползала по земле, точно искала что-то. Под пристальным взглядом Эогана она съежилась и замерла, а потом неожиданно зарыдала в голос, ударяя кулаками о землю. Кузнец мельком подумал о том, что надо бы получше заботиться о Фетан, и тут же забыл о ней.
Почти бегом он добрался до кузницы, уложил Фейнне на кровать, лихорадочно собрал из звякающих банок по щепотке своих горьких трав и заварил их. Фейнне непонимающе уставилась на темную жидкость, которая плескалась в кружке у самого ее лица. Руки кузнеца тряслись.
– Пей, – хрипло сказал он.
Фейнне не пошевелилась.
