Евтихий провел в замке уже три дня и все еще воспринимался едва ли не как тролль. Его сторонились не только эльфы, но и люди, и притом даже самые грубые, вроде копейщика Ахакуина, известного ругателя и склочника. Сам Евтихий ничего не делал для того, чтобы изменить мнение окружающих о себе: ни с кем не пытался найти общего языка, часами занимался лишь одним — бросал в мишень боевой топор, а если кто- нибудь выказывал ему свое недовольство, опускался на корточки и закрывал голову руками.
— Ты держишься как подменыш, — сказал Геранн наконец. Он опустил руки и устало посмотрел на Евтихия.
— Я видел подменыша, — ответил Евтихий. — Они совсем другие. Они мечтают быть похожими на троллей. А я — нет. Я человек.
— Евтихий, — сказал Геранн, стараясь быть терпеливым, — у меня каждый солдат на счету. Я хотел бы взять тебя в гарнизон, но люди отказываются сражаться рядом с таким, как ты.
— Я запачкан, — объяснил Евтихий, — но это не так страшно, как кажется. Постепенно я отмоюсь.
— Что значит — «запачкан»? — нахмурился Геранн.
— Пока я жил среди них, мне казалось, что я сохраняю в себе человека, — задумчиво проговорил Евтихий. — Но только очутившись среди настоящих людей, я обнаружил, что подчинялся своим бывшим господам гораздо в большей мере, чем предполагал. Этого не объяснить…
— Как долго ты прожил среди них?
— Я жил не среди троллей, если уж быть точным, а среди троллиных рабов, — поправил Евтихий. — Восемь лун.
Геранн скрипнул зубами.
— Серая Граница подходит все ближе, — молвил он. — А с твоим появлением у всех возникло такое ощущение, будто она пролегла прямо посреди замка.
— Но ведь это не так? — тихо спросил Евтихий.
— Да почем мне знать! — теперь в голосе Геранна звучала досада. — Но ты действительно причиняешь беспокойство. Рядом с тобой тревожно и неприятно.
— Я же говорил, что запачкан, — повторил Евтихий.
— Твоя лошадь ест мясо, — добавил Броэрек. — Это весьма смущает конюха.
— Пока она не пытается съесть конюха, пусть жрет что угодно, — резко бросил Геранн. — Лошадь — наименьшее из зол.
Евтихий сказал:
— Вы должны знать о Великом Камбае. Сейчас у троллей есть единый правитель, и я думаю, что это Нитирэн. Он умен и хитер, справиться с ним будет трудно, а Серая Граница его любит. Кроме того, ему служит тот, кому прежде служил я.
— Человек Морана? — уточнил Броэрек.
Геранн покачал головой.
— Еще одна загадка.
— Моран оставил много загадок прежде, чем исчезнуть из нашего мира, — сказал Евтихий. — Тролли любят рассуждать о нем.
— Моран не добровольно исчез из нашего мира, — возразил Геранн. — Его изгнали.
— В любом случае, он успел наводнить земли по обе стороны границы тайнами и опасными предметами, — сказал Евтихий. — Я имел дело с одной такой тайной. С человеком Морана. Его имя Авденаго, и он взял сторону Нитирэна.
— Чем он опасен, этот Авденаго?
— Не знаю.
— Но ты провел рядом с ним не один день, — настаивал Геранн, — ты ведь должен был его узнать! Какой он?
Евтихий закрыл глаза, как будто пытался вызвать мысленный образ Авденаго. Потом проговорил:
— Я даже не уверен, что узнаю его при следующей встрече.
— Хорошо, — помолчав, сказал Геранн и встал, показывая, что разговор окончен. — Ступай, Евтихий. И постарайся поменьше раздражать моих людей.
— Я постараюсь, — сказал Евтихий.
Глава десятая
— Твой дахати — сера из эльфийского уха! — сказал Эхуван Нитирэну и дунул в сторону Авденаго. — Твой дахати — нищий. Он никого не убил, не ограбил, у него ничего нет. Он ходит без пояса, как раб!
Эхуван сидел на корточках у стены, привязанный к железному штырю. Очевидно, в других случаях эти штыри предназначались для того, чтобы подвешивать к ним лампу или вставлять факел в венчающие их кольца. Внутри храма ничего не изменилось: тьма, едва рассеянная огнями двух факелов, и два соперника, претендующие на роль верховного вождя всех троллей по эту сторону Серой Границы.
«Дахати, — повторил про себя Авденаго. — Не секундант. Дахати. Авденаго — дахати Нитирэна. Можно подумать, я выучил новый язык…»
Нитирэн отозвался хрипло:
— А твой дахати, Эхуван, — глупее помета моей лошади.
— Не так уж он глуп, если заранее обо всем позаботился! — отозвался Эхуван, кашляя. — Он нарочно надел два пояса, потому что знал: один пояс ему потребуется для того, чтобы связать своего господина! И посмотри, каким роскошным поясом он меня почтил.
— Дорого обошелся этот роскошный пояс твоему дахати, но еще дороже обойдется он тебе! — загадочно ответил Нитирэн.
— Ха! — крикнул Эхуван.
После этого оба замолчали.
Время тянулось бесконечно долго. «Этиго, должно быть, уже далеко отсюда, — подумал Авденаго и сам удивился своему равнодушию: ему как будто было все равно, спасется его освобожденный раб или погибнет, случайно повстречав в дороге троллей. — Едет под белой луной, конек глядит на дорогу золотыми глазами, а вокруг ничего не изменяется: все та же пустая равнина, и в конце концов начинает казаться, что стоишь на месте и что вся эта езда — одна лишь иллюзия… Очень странно. Нынешняя ночь похожа на эту равнину: вроде бы, и двигается, но на самом деле застыла в неподвижности».
А затем Эхуван застонал и начал дергать руками.
— Освободи меня! — сипел он, умоляюще глядя на своего дахати. — Развяжи свой проклятый пояс! Я больше не могу!
Дахати молча смотрел на него и не двигался с места.
Нитирэн открыл глаза. Пламя отразилось в четырех зрачках тролля. Он облизал пересохшие губы, втянул ноздрями воздух и пошевелил запястьями.
Авденаго крепко связал его — веревки врезались в кожу Нитирэна, пальцы его рук раздулись и посинели. Нитирэн задрал голову и встретился глазами с Авденаго.
— Наклонись, — одними губами произнес Нитирэн. — Наклонись ко мне.
Авденаго подчинился, держась, однако, так, чтобы тролль не смог укусить его за ухо.
Нитирэн шепнул:
— Вода в чаше. Взбаламуть ее.
— Что?
— Пусть журчит. Коснись ее пальцами. Давай!
Авденаго подошел к чаше и взболтал воду. Послышалось сладостное бульканье, непереносимое для обоих троллей, измученных жаждой. Оба они, заслышав этот волшебный звук, яростно задергались: яростное желание напиться овладело ими, как злая магия.
Эхуван совершенно обезумел. С громким хриплым воплем он высвободил кисть правой руки, содрав с нее при этом лоскут кожи. И пока его дахати спешил к нему, ухитрился выдернуть из петли и левую
