решили еще редутом усилить.
А Симон знал, что Рамонет усмехается, и веселился от души. Ибо не из страха возводил редут, а для отвода глаз.
И вот наступает утро, и Симон скрывается за валом против Винных ворот. У Симона большой отряд. Он ждет.
А Фуко – тот дорвался: с гиканьем, шумом, увлекая за собой горстку храбрецов, несется к воротам Святого Креста. С ним, грохоча, мчит телега с камнями и тяжелыми бревнами. Ее толкают сзади и, разогнав хорошенько, пускают. Телега бьет о палисад и заваливает его. Следом катит черепаха, несущая в своем чреве таран. Берзи прорывается к воротам Святого Креста и начинает бить в них тараном.
Как ошпаренные, выскакивают из города бокерцы. Из Винных ворот, конечно. И хотят ударить по Фуко.
И тут на них из засады бросается Симон.
Битва закипает сразу в двух местах.
И день остановился, бесконечный и яркий, как картинки в часослове. Красные древки копий – будто нарочно их выкрасили. Лошади спотыкаются о завалы тел. С кольев свисают кишки. Крик и вонь, звон металла и стон земли.
Остановились, когда стало темно, – будто ото сна очнулись. Симона отбросили к самому палисаду его лагеря, вынудили отступить и скрыться, но штурмовать не захотели, ушли в Бокер.
В лагере разило, как на бойне. Посреди палаток, где было свободное место, запалили факелы. Стаскивали туда раненых. Медикусы помыкали баронскими оруженосцами и разоряли припасы, бесконечно требуя овечьего жира, меда, чеснока.
Между медикусами сновали монахи и те из рыцарей, кто не хуже костоправов умел промывать раны и накладывать повязки.
Симон крепко спал в своей палатке.
– Мессир!..
Монах. В руке, окровавленной по локоть, – горящий факел.
Симон сел, сердито уставился на него.
– Что случилось?
– Пленный. Он ранен.
– Ну так добейте его, – сказал Симон. – Я спать хочу.
Но от этого монаха за здорово живешь не отделаться. Он настырен и неуступчив. Он не желает отдавать на расправу католика.
– С чего вы взяли, что он католик? – спрашивает Симон. Зевает душераздирающе.
– Вы должны остановить ваших людей, мессир, – говорит монах. – Они хотят предать его мучительной смерти. Они хотят… в отместку за поражение…
Монах говорит еще что-то. Сонная тяжесть тянет Монфора к земле. Со стоном он поднимается на ноги.
– Где этот ваш католик?
Монах обрадованно тащит Симона за собой. Граф спотыкается.
– Что он говорит? – спрашивает Симон.
Монах объясняет, что пленный ничего не говорит, только кровью плюется.
Среди раненых и вправду лежал кровавый куль, перехваченный веревкой. Дергался, всхлипывал.
Симон подошел поближе. Велел монаху перевернуть пленного на спину и посветить.
Оказался пленный молод. Был светловолос, лицом неинтересен – некрасив и мелок. Однако что-то знакомое померещилось в нем Симону. Ибо многих баронов в Лангедоке знал он и прежде, и не все с ним враждовали насмерть.
Пока что Симон сказал:
– Сними с него веревки и перевяжи его раны.
Когда это было сделано, Симон уселся рядом с пленным. Спросил, как того зовут, чтобы знать, каким именем отметить могилу.
Белобрысый и бровью не повел, назвался охотно:
– Понс де Мондрагон, иначе – Понс с Драконьей Горки, мессен.
И напиться попросил.
Монах ему воды по симонову знаку дал. Симон подождал, пока Понс перестанет захлебываться.
– Драгонет с Драконьей Горки – не родич ли твой? – спросил Понса граф Симон.
Понс радостно отвечал, что граф Монфор говорит чистую правду. Драгонет – старший его брат и рыцарь великих достоинств. И всем ведомо, что доблестен он, верен слову, с бедными щедр (хоть и сам небогат), к побежденным милостив, с победителями учтив и…
Симон хмыкнул.
– Помню твоего брата. Драгонет. А как его настоящее имя?
