— О ней много книг написано, со схемами там всякими, кто сидел в засаде и все такое… Ты должна об этом знать, если не совсем невежда. Да об этом все образованные люди знают, и еще фильм-комикс на эту тему сняли…
Лицо Дианы оставалось неподвижным, и она не проронила ни звука.
Моран продолжал монотонным, эпическим тоном:
— Безумный дождь падал на этих людей, но на хромцов его выпало больше. А теперь представь себе, что впитал в себя этот дождь! Сколько отчаяния, глупости и страха! И все это ушло в землю… и отравило несколько подземных источников. И поэтому к этим источникам было устроено паломничество, и люди стекались со всех концов земли, чтобы выпить воды и стать безумными. Многим это удавалось, но с годами безумие иссякало, и вода опять сделалась нормальной. Но влага копилась…
— Вы бредите, — сказала Диана.
— Нет, — ответил Моран просто. — Это был безумный снег. Точка.
Диана положила ладонь на цветные нити.
— И что вы хотите от меня и от этой пряжи?
Моран сам не ожидал, что расскажет ей все. В принципе, он не боялся открывать о себе правду. Не все, конечно, выдерживали эту правду. Некоторые пугались или считали его выдумщиком. Но эта худенькая девочка, старшеклассница, не испугалась и выдумщиком его не сочла. Наоборот, выслушала чрезвычайно внимательно.
Едва он начал говорить, как она дожевала пирожное, обтерла рот и забралась обратно на диван. Уселась, поджав под себя ноги. Можно подумать, она всегда обитала в этом доме, на этом диване. Аж завидки берут — как ей сейчас хорошо и уютно.
Вернувшись мыслями в прошлое, Моран не на шутку разволновался. Принялся расхаживать по комнате, размахивать руками. Подробности сами собой всплывали в его памяти, и он, для пущей наглядности, представлял Диане всю свою историю в лицах. Когда он изображал других персонажей, он приседал, если те были малы ростом, или забирался на стул с ногами, если те по какой-либо причине были очень высоки. Он изменял голос, то пищал, то говорил басом, — словом, разыграл целое представление.
И Диана постепенно заражалась его памятью. Она пропитывалась мыслями о Калимегдане, как цветные нитки — влагой безумного снега. Она въяве начинала видеть эти белые башни и ощущать тоску по ним.
— Теперь ты понимаешь, что я должен туда возвратиться? — Моран не закончил, а оборвал повествование.
Диана вздрогнула, как будто ее разбудили.
— Да, — проговорила она медленно. — Это я понимаю…
Она подняла с пола плоскую подушку и принялась рассеянно теребить ее. Моран терпеливо ждал, пока она скажет еще что-нибудь. Капли пота застыли на лбу тролля, он тяжело дышал и при каждом выдохе окутывал Диану резким звериным духом.
Диана вскинула на него глаза.
— Вы чего-то ждете от меня? — спросила она.
Моран быстро, страстно кивнул и снова замер, нависая над девичьей макушкой.
— Чего? — опять спросила Диана.
— Ну… — сказал Моран. — Решения.
— Решения?
— Решения мне помочь, — пояснил он.
Она прижала подушку к груди.
— Но как я могу вам помочь, Моран Джурич? — удивилась Диана. — Я просто девочка. Школьница.
— Ты умеешь делать гобелены, — возразил Джурич Моран.
В строгом смысле слова это были совсем не гобелены. Просто вышивка. Диана не могла назвать по имени чувство, которое заставляло ее часами сидеть над картиной из ниток.
Ей просто нравилось это делать. Нравилось куда больше, чем готовиться к экзаменам по истории и русскому.
— Возможно, это взаимосвязанные вещи, — заметил Моран, когда она поделилась с ним. — Когда нужно делать что-то одно, всегда возникает страстное желание делать нечто совершенно другое. И не обязательно противозаконное, кстати. Просто другое. В данный момент абсолютно ненужное.
— Вот и мама моя все о том же, — вставила Диана.
— Мама? — возмутился Моран. — Не вздумай приписывать мне отцовские чувства! Я их полностью лишен.
— Вы уж совсем глупости-то не говорите, — попросила Диана и прибавила: — Стыдно.
— Кому? — осведомился Моран. — Мне? Мне вообще не бывает стыдно.
— Вы уверены? — Диана подняла брови.
— Иногда я смущаюсь, — гордо сообщил Моран, — но не стыжусь никогда.
План Морана — в изложении Морана — был чрезвычайно прост: Диана создает масштабное вышитое полотно, используя безумные нити. «Ты будешь трудиться день и ночь, не разгибая спины, — с упоением излагал он, — ты пожертвуешь молодостью и гипотетической карьерой ради того, чтобы складывать нитку к нитке и таким образом создавать, медленно, шаг за шагом, непревзойденный шедевр. Это будет гигантская картина, на которой, как живые, встанут леса, и горы, и башни, и всадники на конях, и всадницы на единорогах. Все они будут исполнены с чрезвычайным мастерством, так что зритель даже не поймет, живые они или вышитые. И не только какой-то там мерзкий любопытствующий зритель, зевака-корявая-рожа, — о нет, само мироздание будет обмануто этой картиной! И ты, горбатая, полуслепая, с узловатыми пальцами, наконец узришь свой труд во всей красе… То есть, узреть-то ты его не сможешь из-за развившейся близорукости… Но, по крайней мере, будешь знать, что другие его узрели. И возрадуется сердце в чахоточной груди твоей».
— Роскошно, — сказала Диана, когда Моран наконец умолк. — Перспективы ошеломляют. Ну, и для чего все эти жертвы?
— Разве ты не слушала? — удивился он. — Ты ведь не обычными нитками воспользуешься, а этими.
Он сделал широкий торжественный жест в сторону пряжи.
— Это будет не просто вышитая картина, но окно в Истинный Мир. И я смогу наконец вернуться домой.
Глава третья
Наблюдая за убийственными метаморфозами, которые претерпевал его рисунок, Джурич Моран едва не рыдал. Большой лист ватмана был разложен на полу гостиной. Моран стоял со включенной лампой и направлял свет на ватман, а девушка перемещалась на четвереньках по листу с карандашом в одной руке и старательной резинкой — в другой. Когда она уничтожала очередную подробность, Моран вскрикивал, точно его кололи булавкой.
— Но ведь это важно! — протестовал он. — Браслет на левой руке воина означает, что он доблестно сражался и получил дары от сеньора.
— Слишком мелко, не получится, — флегматично отвечала Диана.
Когда она несколькими уверенными движениями ластика буквально смела с лица земли пять крохотных фэйри, танцевавших на листьях гигантского дуба, Моран поставил лампу на стол и отвернулся.
— Спасибо, — сказала Диана, не поднимая к нему головы. Она прикусила губу, внимательно изучая
