совершенно не такие.
— А вот и есть, — огрызнулся Джурич Моран. — Просто я не уверен в том, что они тебе подойдут.
— Подойдут, — заверила Диана.
— Хорошо, — якобы сдался Моран. — А чай ты предпочитаешь какой?
— Горячий. И с сахаром.
— С сахаром? — снова вскипел Моран.
— Что такого? — Диана пожала плечами. — Многие пьют с сахаром.
— Я, например, — сказал Моран. — Я пью с сахаром. Если всех кормить моим сахаром, то никакого сахару не напасешься.
— Ваши трудности меня не волнуют. Мне два кусочка.
Моран мрачно повторил кивок в сторону гостиной, где Диане надлежало ждать, и направился на кухню.
— А тростниковый сахар есть? — в спину ему крикнула Диана.
— Обойдешься свекольным, — пробурчал Моран. — Тростниковый ей. Аристократка. Аристократов на фонарь!
Он скрылся в кухне, и вместе с ним из поля внимания исчезло и его ворчание. Она поняла вдруг, что ей очень нравится на квартире у Морана. И сам Моран ей нравится. С ним было спокойно и понятно. С ним она обретала уверенность. Время и пространство в присутствии Джурича Морана становились осмысленными, и все в мироздании тотчас занимает свои места. Как ожившие оловянные солдатики в мультфильме: только что они валялись в беспорядке на полу, но раздается сигнал деревянной дудки, и крохотные человечки мгновенно преодолевают хаос. Вот они уже выстроились по линейке, впереди капрал с саблей.
Диана уселась на диван. Белый накрахмаленный чехол благодарно хрустнул. Несколько разнокалиберных подушек разной степени примятости были разбросаны по дивану и по полу. Под одной из них обнаружилось «Преступление и наказание» в издании «Школьной библиотеки». Поля книги были исписаны непонятными значками. Приглядевшись, Диана решила, что это санскрит. Или что-то очень на него похожее.
— Если расшифровать мои заметки, можно составить целый философский труд, — объявил Моран, появляясь на пороге гостиной. Судя по всему, он был очень доволен, застав Диану с книгой в руках.
Он прошел в комнату и поставил на стол поднос, нагруженный чашками, чайниками и картонной коробкой, изрядно помятой и сбоку запачканной вареньем.
— Можете сами этим заняться, — предложила Диана, откладывая распухший том и устраиваясь поудобнее. Она сняла и бросила на пол куртку, избавилась от уличной обуви (которую, не дожидаясь требования, сама вышвырнула в раскрытую дверь) и забралась на диван с ногами.
— Ну вот еще, — возмутился Моран. — Это же мое наследие. Хороши были бы великие умы прошлого, если бы они сами, не дожидаясь потомков, работали над собственным наследием! Думай, прежде чем советовать.
Диана вынуждена была признаться, что действительно дала совет, не подумав.
Моран мгновенно повеселел.
— Категорическая капитуляция всегда действует на меня успокоительно, — сообщил он, расставляя чашки.
Они действительно были с античным узором. Темно-синие, с аляповатыми, но в общем-то добросовестными прорисовками «шикарным» золотом: Деметра, амазонка, менада, Орфей… Моран, гордясь, налил в них чай.
— Садись к столу.
— Мне удобней на диване.
— Садись к столу, — повторил Моран. — Еще заляпаешь мне чехлы. Я их сам накрахмалил. Видала? Ручная работа!
— В каком смысле? — прищурилась Диана.
— В том, что я крахмалил их собственными руками! А до этого еще и постирал.
Девушка лениво сползла с дивана и уселась за стол. Взяла чашку — на одной стороне амазонка, на другой — Орфей. Полюбовалась. Моран следил за ней ревниво.
— Ну что, Ковалева? — спросил он. — Подходит тебе античный стиль?
— Вполне, — Диана положила себе два кусочка сахара и размешала. Ложечка тихо позвякивала, в комнате было очень тихо. Так тихо, что, казалось, можно было расслышать, как шуршат на диване туго накрахмаленные чехлы.
И от всего этого — от старомодно обставленной гостиной, от безмолвия старого дома, от собеседника, способного без всяких усилий управляться с любым, даже душевным хаосом, — на Диану снизошел покой. Она глотнула отменно горячего чая, и покой стал абсолютным.
Моран, как выяснилось, прекрасно понимал, что происходит с девушкой. Он молча тянул чай сквозь кусочек сахара, пока тот не растворялся весь, и тогда брал следующий.
— Не хватает ходиков, — вдруг произнесла Диана.
Моран поднял брови и звучно хрупнул рафинадом.
— Ходиков?
— Часиков с маятником и гирями, — пояснила Диана.
— Ну вот еще! — возмутился Моран. — Они ведь стучат.
— Стук таких часов только подчеркивает тишину.
— Глупости. Лучше слушать, как стучит собственное сердце, — Моран протянул руку, оказавшуюся непомерно длинной, и коснулся груди Дианы. — Тук, тук. Слышишь?
Она дернулась, отбрасывая его руку.
— Что вы себе позволяете?
— Ой, — Моран убрал руку. — Э. Извини, я забыл. У самок женщин прикосновение к грудной клетке означает интимную ласку. Поверь, Ковалева, я совершенно не имел такого намерения!
— Удивительно, — сказала Диана, — я почему-то уверена в том, что вы не врете.
— Конечно, не вру! — заверил Моран. — То есть вообще-то я вру, но в данном случае — нет. Самки женщин меня не привлекают.
— А самки троллей? — улыбнулась Диана. Разговор становился чуть-чуть опасным, но тишине это не мешало.
— Если бы ты видела троллих в пору их цветения, — сказал Моран, — у тебя отпали бы всякие сомнения. После троллихи никакая, прошу прощения, бесхвостая особа не может привлекать нормального здорового мужчину. Еще раз прошу прощения.
— Вы прощены, — сказала Диана, смеясь. — На вас невозможно злиться.
— Ты едва ли не единственная, кто так считает, — Моран горестно вздохнул.
— Разве? По-моему, вы милый.
— Ага. Скажи это тем, кто выгнал меня из родного дома.
— Вас выгнали? — поразилась Диана. — В жизни бы не поверила!
— А что я, по-твоему, здесь делаю? — огрызнулся Моран.
— Что?
— Живу в изгнании, вот что! Не можешь отличить изгнанника от аборигена? Куда катится мир!
— Куда надо, туда и катится… — Диане лень было спорить. — А где ваш дом?
— В Калимегдане.
— Это на Тибете?
Моран рассердился:
— Кому ни скажешь — все спрашивают про Тибет. Что это за место такое?
— Ну, оно считается родиной мудрости, что ли. Таинственное такое место. В горах, — объяснила Диана.
— Далеко? — насторожился Моран. — Я бы, может, съездил туда.
На миг несбыточная надежда охватила его. Быть может, Калимегдан, одинаковый в обоих мирах,
