в Брентвуде, Калифорния, и там делает минет лишь обрезанным агентам киноактеров и случайным режиссерам.
А что насчет вас, спросит миссис Лэм. Чем вы зарабатываете на жизнь?
Читаю банковские счета.
Миссис Лэм выкажет вежливое любопытство, и придется рассказать ей об авиакатастрофе.
Это случилось три года назад, когда я улетал из Нассау после того, как навестил своего старика в тюрьме Фокс-Хилл. Что пилот пьян, я понял, лишь когда наш двухмоторный «Бичкрафт» врезался в вертолет береговой охраны, стоявший в ангаре аэропорта Опа-Лока.
Потом три месяца и семнадцать дней я спал в палате интенсивной терапии больницы имени Джексона. А когда очнулся, был уже богатым. Страховое агентство чартерных воздушных перевозок уладило инцидент с адвокатом, которого я не знаю и по сей день не встречал. Поступил чек на восемьсот тысяч долларов, и я, к своему удивлению, разумно их вложил.
Миссис Лэм, если я верно ее оценил, спросит: так а чем же вы все-таки занимаетесь?
Честно говоря, я и сам не знаю…
Беседа, состоявшаяся за ветчиной с французскими тостами, прошла не совсем так, как это предполагал Августин. Когда он закончил, Бонни Лэм посмотрела на него поверх чашки с кофе и спросила:
– Тот шрам у вас после аварии?
– Какой шрам?
– Внизу спины, похож на букву «У».
– Нет, – сдержанно ответил Августин, – это другое. – И мысленно пометил себе: не разгуливать без рубашки.
Убирая со стола, Бонни спросила об отце.
– Его выдали Багамам, – сказал Августин. – Но он предпочел бы Алабаму.
– Вы с ним близки?
– Конечно. Между нами всего семьсот миль.
– Часто видитесь?
– Как только мне захочется испортить себе настроение.
Августин часто мечтал, чтобы крушение стерло из его памяти то посещение тюрьмы Фокс-Хилл. Однако не стерло. Наверное, они должны были говорить об экстрадиции, о поиске мало-мальски приличного адвоката в Штатах, о возможности договориться с обвинителями, чтобы старик все же выбрался из тюрьмы до скончания этого века.
Но отцу на свидании хотелось говорить совсем о другом. Он просил сына об услуге.
– Помнишь Мудю? Он задолжал мне за часть товара.
– Ответ отрицательный.
– Перестань, А.Г. Мне адвокатам платить. Возьми с собой Ссыкуна и Гориллу. Мудей они займутся. Но не деньгами. Деньги я только тебе доверю.
– Пап, я просто не верю своим ушам. Это невероятно…
– Да ты съезди в порт Нассау. Посмотри, что они сделали с моим катером. Горилла рассказывал, сняли радар и всю электрику.
– Ну и что? Ты все равно не умел ими пользоваться.
– Слушай, умник, у меня был пожар на борту. Среди, черт возьми, ночи!
– Все равно еще надо суметь пришвартовать шестидесятифутовый ярусный тунцелов на глубине девять дюймов. Как тебе это удалось?
– Не смей так с отцом разговаривать!
– Взрослый человек – а водится с личностями, которых зовут Ссыкун и Горилла. Видишь, к чему это привело?
– А.Г., я бы и дальше предавался воспоминаниям, но надзиратель говорит, что время на исходе. Сделай, как я прошу. Повидайся с Генри Мудей в Биг-Пайне. Что тут такого?
– Жалкий.
– Что?
– Говорю, ты жалок.
– Это следует понимать как «нет»? Ты не выполнишь мою просьбу?
– О господи…
– Ты меня огорчаешь, малыш.
– Я тоже тобой горжусь, папа. Просто лопаюсь от гордости, когда произносят твое имя.
Августин припомнил свои мысли в «Бичкрафте», выруливающем на взлетную полосу: мой старик безнадежен, урок не впрок. Выйдет из тюрьмы и примется за старое.
Сын говорит родителю в глаза, что он жалок.
Пропади он пропадом, думал Августин. Дело даже не в том, что он сделал, не в том, что возил; главное – его тупая эгоистичная жадность пережила само преступление. На хрен! Он неисправим. Черт возьми, это он должен меня воспитывать, а не я его.
И тут самолет взлетел.
И тут же рухнул.
После этого Августин не мог по-прежнему воспринимать ни мир, ни свое место в нем. Иногда он и сам точно не знал, что его переменило – крушение или свидание с отцом в тюрьме Фокс-Хилл.
Бонни Лэм провела час в управлении ФБР, где с ней беседовали удручающе вежливые агенты. Один позвонил ее автоответчику и скопировал странное сообщение Макса о похищении. Агенты настоятельно рекомендовали известить их, как только Бонни получит достоверное требование выкупа. Тогда и только тогда ее делом займется отдел похищений. Следует почаще проверять автоответчик и ни одну запись не стирать. Определенных рекомендаций – стоит ли ей продолжить поиски мужа в Майами или вернуться в Нью-Йорк – высказано не было.
Бонни проводили в отдельный кабинет, откуда она безуспешно попыталась связаться с родителями Макса, путешествующими по Европе.
Потом Бонни позвонила своим. Мать вроде бы искренне встревожилась, отец, как обычно, был беспомощен. Он без особого энтузиазма предложил прилететь во Флориду, но Бонни сказала, что необходимости в этом нет. Ей оставалось только ждать нового звонка от Макса или похитителя. Мать обещала выслать «Фед-Эксом» деньги и фотографию Макса 8 х 10 для розыска.
Последний звонок Бонни сделала Питеру Арчибальду в рекламное агентство «Родейл и Берне» на Манхэттене. Коллегу Макса новость потрясла, но он поклялся соблюдать конфиденциальность, о которой просило ФБР. Бонни передала безумные указания Макса по поводу рекламы сигарет, и Питер Арчибальд сказал:
– Да он у тебя, Бонни, настоящий боец.
– Спасибо, Питер.
Августин повез Бонни перекусить в рыбный ресторан. Бонни заказала джин с тоником и спросила:
– Скажите честно, что вы думаете об этих ребятах из ФБР?
– Ладно. Полагаю, пленка их озадачила.
– Макс не казался очень испуганным.
– Пожалуй – и, как я говорил, он слишком озабочен рекламой «Мальборо».
– «Мустанга», – поправила Бонни и, глотнув джин, сморщилась, из чего Августин заключил, что она пьет нечасто. – Меня отфутболили как брошенную жену.
– Вовсе нет. Дело завели. Они лучшие в мире умельцы по заведению дел. Теперь вашу пленку отправят в лабораторию. Возможно, сделают пару звонков. Но вы же сами видели, как у них пусто – половина агентов зализывает раны после шторма.
– Земля же не перестала вращаться из-за урагана! – рассердилась Бонни.
– Нет, но ее трясет, как сучку. Я закажу креветок, вы будете?
