Как только я прихожу в себя, мы возвращаемся за наш столик. Оказывается, к нам успел присоединиться Лореаль и его сверкающая волосня. Да, вот уж компашка подобралась. На Клио белые кожаные штаны и такая же куртка на голое тело. Сегодня ее «паж» цвета фуксии, а веки и губы кобальтовые. Паршиво, кстати, смотрится с этим ее мегазагаром.
Приносят напитки, и происходит светская беседа – беседует в основном Лореаль. Он намедни слушал «Ноу Даут»,[123] вдохновился и хочет для альбома Клио «замутить одну понто-вую фишку». Она равнодушно кивает и закуривает очередную сигарету. Сегодня вдовушке не до «отверток» – она пьет черный кофе. Мы с Лореалем предпочитаем «Будвайзер», а одноглазый Джерри попивает диетическую колу. Ну как же, трезвость – оружие головореза.
Как только диджей, скандинавский растафарианец, делает перерыв, я прошу Лореаля заткнуться, потому что собираюсь поговорить с Клио о деле. Вдову, похоже, забавляет моя грубость по отношению к ее приятелю – нет сомнений, она бросит этого шута, как только выйдет ее альбом. Наверняка она уже не столь активно ротиком работает.
– Дело обстоит так, миссис Стомарти, – начинаю я. – Вам нужна песня Джимми. А мне – моя девушка.
– Эту песню Джимми написал не один. Мы вместе ее делали.
– Приберегите эту милую ложь для других журналистов. Я собственными ушами слышал песню. Ваш муж написал ее много лет назад, скорее всего, для другой женщины.
Клио глубоко затягивается. Но ее рука не дрожит. Она смотрит мне в глаза и говорит:
– Таггер, тебе что – жить надоело?
Я чувствую, как у меня на затылке волосы встают дыбом.
– Это хорошая песня, – говорю я, – кто бы ее ни написал.
– Чертовски хорошая песня, – с усмешкой соглашается Клио.
– И мы сделаем ее еще лучше, – вставляет Лореаль. – Когда мы ее обработаем, это будет совсем другая песня, не такая, как у Джимми.
Мы с вдовой игнорируем его реплику. Я говорю:
– Когда вы вернете мне Эмму, вы получите то, что хотите.
– И все диски, что ты с него записал.
– Их тоже. Можете не сомневаться.
Джерри, потягивающий свою колу, презрительно фыркает. Я не могу удержаться и поворачиваюсь к нему:
– Знаешь, чем я врезал тебе тогда ночью в моей квартире? Замороженным вараном.
Джерри инстинктивно дотрагивается до своей повязки.
– Именно так, крутышка. Глаз тебе выбил стосемидеся-тисемифунтовый слабак, вооруженный только мертвой рептилией. Тебе будет о чем рассказать внукам, когда они спросят, что случилось с твоим глазом.
– Ты, мешок с говном, закрой рот, – огрызается Джерри.
– Это не смешно, приятель, – снова встревает Лореаль.
– Клио, мне очень жаль, что вас там не было, – говорю я. – Ваш боец увидел море крови на полу, решил, что я умер, и сбежал. Но я-то был жив.
– К сожалению, – замечает она. – Но у тебя еще все впереди, Таггер.
Ее слова звучат достаточно убедительно, но я смеюсь ей в лицо:
– Это что, угроза? Ради бога, вам же всего двадцать три!
– Двадцать четыре, и мой кофе совсем остыл, – говорит она. – Ну, как будем меняться?
Пожалуй, пришло мое время для небольшого предостережения:
– Если вы причините зло Эмме или мне, приготовьтесь держать оборону. Потому что многим людям известно, над чем я работаю, и они станут задавать вопросы. И будут возвращаться снова, и снова, и снова.
Тут я прибегаю к тяжелой артиллерии и озвучиваю имена детективов Хилла и Голдмана и, разумеется, прокурора Таркингтона.
– И прошу заметить, – говорю я Клио, – он был большим поклонником вашего мужа.
Моя речь не производит видимого впечатления.
– Как я могу быть уверенной, что ты станешь держать рот на замке? – спрашивает она. – Не растреплешь про песню, я имею в виду.
– Нет, вы имеете в виду «не растреплешь про
Я пожимаю плечами. Клио зевает, как львица, и отправляет в рот кубик льда. Лореаль пытается что-то сказать, но благоразумно умолкает на полуслове. А Джерри скрещивает дубинообразные ручищи на груди. Думаю, этот жест он подсмотрел в рекламе «Мистера Мускула».
