Мистер Блейк, который живет неподалеку, отвечает: «Нет, она уверяет, что ничего не украли. Говорит, что кто-то пробрался к ней в дом и перевернул все вверх ногами».
Мы с Эндрю закатываемся от хохота, и Эндрю говорит: «Все сходится. На прошлой неделе она мне сказала, что у нее соусники под потолком летают».
Теперь все прислушиваются к нашему разговору, подходят ближе, интересуются: «Вы думаете, она тронулась умом?» Кто-то замечает: «Да, вы знаете, мне тоже это показалось странным. Я имею в виду, кто будет устраивать такой погром в чужом доме? Все это смахивает на бред сумасшедшего».
Как раз когда мы сплетничаем, подходит совершенно незнакомый человек и рассказывает очередную байку про миссис Макгерди. Говорят, что она сама перевернула все вверх дном в собственном доме, чтобы привлечь к себе внимание.
С этого дня все называют ее не иначе как чокнутая миссис Макгерди.
Даже удивительно, как ловко у нас все получилось. И немного страшновато от того, как быстро соседи составляют мнение о тебе и так неохотно его потом меняют. Это, кстати, полезно усвоить в качестве теории соседских взаимоотношений.
Мы это сделали не из мести. Мы стремились спасти остатки достоинства Эндрю. На самом деле никому из нас и дела нет до того, что думает или говорит про нас миссис Макгерди.
Разумеется, это было лишь частичное решение вопроса. Его отец не перестал быть садистом- алкоголиком, а мать – тряпкой. И если уж говорить начистоту, это вообще не решало проблемы. Старуха была не единственной, кто высказывался в таком духе о родителях Эндрю. По правде говоря, если бы кто-то оказался очевидцем той сцены на набережной, то наверняка подумал бы: «Да, старуха, конечно, дура, но насчет Уиттейкеров она точно подметила».
Но зато это позволило Эндрю поверить в то, что он решил проблему. И мы чувствовали себя так, будто восстановили справедливость.
У нас был жесткий уговор: никогда-никогда ни словом, ни жестом не выдавать, что это сделали мы. Потому что слово не воробей… И тогда не только реабилитируют старуху, но разоблачат Эндрю как злоумышленника. Поэтому мы дали друг другу клятву унести эту тайну с собой в могилу.
Я так и сделал.
И только сорок лет спустя, оказавшись на собственной могиле, я решился рассказать об этом.
А что касается кошки, так прав я. Кошку звали Энджел.
Глава тридцать девятая
Майкл
Он стоит, сцепив руки за спиной, пристально глядя на свою мать. Мать Уолтера. Нет, на свою мать. Он уже не знает, есть ли какая-то разница, да и неважно это, в конце концов.
Он в Оушн-сити, в помещении для гражданской панихиды. Нет никакой формальной службы, просто каждый прощается с умершей. В зале стоит открытый гроб, и люди приходят и уходят, отдавая последнюю дань уважения. Высокие окна из витражного стекла придают моменту оттенок скорбной величавости. Ковер на полу темно-коричневый, толстый и мягкий. Такие похороны, думает он, наверняка обошлись семье в круглую сумму. Например, гроб. Тысячи долларов за ручную работу уйдут в землю. Он бы предпочел, чтобы люди, которые любили Милли, потратили на нее столько денег, когда она была жива.
Но сама она удивительно красива. Несмотря на старую, почти пергаментную кожу, искривленные артритом пальцы, лицо Милли красиво.
Вот так надо умирать, думает он. Ее тело износилось. Отработало свой срок службы. И пришло время уйти в мир иной.
Он даже завидует ей.
Он чувствует, как что-то зреет в нем, но это не грусть. Чувство, более похожее на торжество. Он не может объяснить его, но приветствует.
И тут он вспоминает похороны собственной матери, матери Майкла. Он помнит, как стоял у ее гроба. Ему шестнадцать лет. Тогда он испытывал совсем другие чувства – более тягостные, никакого торжества. Где все эти годы скрывалась его способность чувствовать?
Он гонит прочь смущающую его мысль и все внимание вновь сосредоточивает на Милли.
Он позволяет себе слегка коснуться теменем ее руки.
«Я подстригся». – Он улыбается ей, зная, что ее уже нет здесь, но ему все равно хочется отдать последний долг ушедшей Милли. – «Я люблю тебя, мама».
Он наклоняется и целует ее в холодный лоб.
Выпрямляясь, он видит человека, стоящего совсем рядом. Достаточно близко, чтобы тот мог расслышать, как он назвал ее мамой. Мужчина выглядит встревоженным. Майкл думает, что он, должно быть, из числа близких родственников. И тут сто озаряет.
– Робби? – спрашивает Майкл.
Мужчина выглядит еще более обескураженным. Это темноволосый коренастый крепыш. Лицо широкое, скуластое и в общем изменившееся. Но глаза… Эти горящие глаза выдают его.
Теперь Майкл знает, почему приехал.
– Роб Кроули, – отвечает он. – Меня давно уже никто не называл Робби. Я вас знаю, да?
Робби не упомянул про сказанное «Мама», но Нет сомнения, что он слышал, и напряжение в его голосе это подтверждает.
– Ты чувствуешь, что знаешь меня?
– Как вас зовут?
– Майкл Стиб.
– Что-то не припомню.
– Но что-то во мне знакомо. Верно?
– Да, я только никак не пойму, что именно. Где я вас видел?
«Все, Уолтер, – мысленно произносит Майкл. – H нашел его, и что мне теперь с ним делать? Я сам пойму? Хорошо. Спасибо. Ты, как всегда, помог».
– Думаю, тебе лучше спросить у Мэри Энн или Эндрю.
– Они еще не пришли.
– Я знаю.
– Нет, в самом деле, – не унимается Робби. – Меня разбирает любопытство. Я хочу знать, откуда я вас знаю. Почему вы сами мне не скажете?
– Ба! Не тетушка ли это Пэтти и дядя Дэн?
Да, это они, и он их знает. Видел несколько минут тому назад. Он намеренно сменил тему разговора, но, разумеется, увяз от этого еще глубже. Это был непродуманный шаг.
Робби прищуривается.
– Вы из нашей семьи? Нет, конечно нет. Я бы вас знал. Не понимаю. Почему вы не скажете, кто вы?
– Робби… Роб. Я просто думаю, что такого рода вопросы не задают малознакомому человеку.
Майкл поднимает глаза и видит входящих в зал Мэри Энн и Эндрю. Под руку. Обида закипает внутри и ложится на сердце тяжким грузом. Он перехватывает взгляд Мэри Энн, но она тут же отворачивается, словно устыдившись.
– Вон она, – говорит Майкл. – Иди у нее спроси.
Робби еще какое-то время присматривается к нему, стоя совсем рядом. Потом отходит, чтобы поприветствовать Эндрю и Мэри Энн.
Рано или поздно Майклу придется подойти к ним. От этой мысли у него все переворачивается внутри, но он решает преодолеть себя.
Он направляется в их сторону.
Эндрю критически оглядывает его с ног до головы. Майкл знает, что одет недостаточно хорошо. У него нет костюма. Деннис одолжил ему темную спортивную куртку, но она слишком веника ему. И он надел ее вместе с джинсами, потому что выбора не было. Это все, что у него имеется из одежды.
– Эндрю, – произносит он. – Мэри Энн.
– Стиб, – отвечает Эндрю. В его устах это звучит явно не как комплимент.
Эндрю так крепко ухватил Мэри Энн за предплечье, что ей с большим трудом удалось высвободиться. Видимо, ей стало больно, но когда она убирает руку, это для него равносильно предательству. Похоже, это
