Я заперла за собой дверь и пошла мимо еды к футону, снимая на ходу пальто.
– Ну? И что это за старик?
Я уселась верхом на Джейсона. Трусиков на мне не было, одна рубашка. Джейсон развел мои колени и провел ладонями вверх по ногам. Мы оба смотрели на длинную прохладную плоть. Мое тело казалось мне ужасно несовременным. Удивительно, что Джейсону оно так нравилось.
– Так что за старичок в саду?
– Это связано с моими университетскими делами.
– Он смотрел на тебя так, словно ты рассказывала ему самую невероятную историю в мире.
– Не совсем, – пробормотала я. – Мы беседовали о его научной работе. Ты не назвал бы ее невероятной.
– Хорошо. Мне не нравится, когда ты говоришь невероятные вещи кому-то другому. Ты с ним проводишь слишком много времени.
– Слишком много времени?
– Да. – Он поднес ко мне ладонь. – Видишь?
– Что?
Тусклый свет упал на его сломанные ногти. Он шевелил кончиками пальцев – сначала медленно, очень мелкими движениями. Я зачарованно смотрела на его пальцы. Вот они оторвались от ладони, быстро взлетели, замерли у глаз, медленно захлопали, как крылья птицы, отклоняясь от курса и ныряя в воздушные потоки. Это был магический журавлик Ши Чонгминга. Журавлик прошлого.
– Ты подглядывал за нами, – сказала я, уставившись на его ладонь. – В прошлый раз.
Он улыбнулся, и его птица медленно, грациозно нырнула, элегантно пролетела, вернулась и снова нырнула. Он раскачивал и наклонял ладонь и тихо напевал. Неожиданно повернулся ко мне, его пальцы пролетели вперед, птица-ладонь захлопала, как сумасшедшая, возле моего лица. Я отклонилась, привстала, дыхание участилось.
– Не делай этого! – закричала я. – Не делай.
Он улыбнулся. Сел, схватил меня за запястья, потянул к себе.
– Тебе понравилось?
– Ты меня дразнишь.
– Дразню? Нет. Не дразню и не буду. Я знаю, чтозначат поиски.
– Нет. – Я оттолкнула его руки. – Я тебя не понимаю.
– От меня не уйдешь.
Он ласково притянул меня к себе, лег на футон, прижал мои руки к губам – покусывая, лизал ладонь.
– Ты не можешь передо мной притворяться.
Я зачарованно смотрела на его зубы, такие чистые ибелые, удивлялась его здоровым деснам.
– Я не притворяюсь, – тихо запротестовала я.
– Ты забыла. – Он просунул руки между моих бедер, пошевелил пальцами, не отводя глаз от моего лица. Я оставила свои руки на его губах, а он говорил: – Ты забыла: стоит мне взглянуть на тебя, и я сразу вижу все, что происходит в твоей голове.
33
Много веков назад, когда бронзовый азимутальный компас перенесли из Линьфыня на Пурпурную гору, он неожиданно инеобъяснимо разладился. Что бы ни делали инженеры, прибор отказывался функционировать. Несколько минут назад я выглянул в щель ставней, посмотрел на большого небесного хроникера и подумал: может, когда его установили на горном склоне, он взглянул на холодные звезды и увидел то, что видела Шуджин. Будущее Нанкина. Он увидел будущее города, и с тех пор ему стало все безразлично.
Довольно. Я должен выбросить из головы эти мысли о духах, предсказателях, ясновидящих. Я знаю, это своего рода безумие, и все-таки даже здесь, в безопасном кабинете, не могу не дрожать, когда думаю о том, что Шуджин все это видела во сне. По радио сообщают, что прошлой ночью, когда мы с Лю были на крыше, сгорело несколько зданий возле лагеря беженцев. Центр здравоохранения тоже сгорел. Куда же теперь пойдут раненые и больные? В этом центре должен был родиться наш ребенок. Теперь нам некуда обратиться.
Мы с Лю этими сомнениями не делились, даже после того, что увидели утром. Мы не сказали: «Возможно, мы были не правы». Из дома выбрались уже вечером, после того как ушли войска и улицы затихли. Мы не разговаривали, мы мчались. Пригнувшись, в ужасе, перебегали от одной двери до другой. Никогда еще я так быстро не бегал. Все время в голову стучала одна мысль: «Мирные жители, мирные жители, мирные жители. Они убивают мирных жителей». Все, что я предполагал, все, чем утешал себя, все, в чем убеждал Шуджин, оказалось неправдой. Японцы не цивилизованный народ. Они убивают мирных жителей. В той толпе не было женщин, это правда, хотя это слабое утешение. «Нет женщин, – повторял я снова и снова, пока мы бежали домой. – Нет женщин».
Когда я задыхаясь ворвался в дверь, с диким взором, мокрый от пота, Шуджин подскочила и пролила на стол чай из чашки.
– Ох! – Она плакала, на ее щеках остались следы от слез. – Я думала, ты умер, – сказала она и сделала ко мне несколько шагов. Увидев выражение моего лица, остановилась. Протянула руку к моему лицу. – Чонг-минг? Что это?
